К ВОПРОСУ О НОВОЙ ЦИВИЛИЗАЦИОННОЙ ПАРАДИГМЕ

(дополненная и расширенная версия, март 2004 г.)

А.Б.Никольский, С.А.Чумичёв

ВВЕДЕНИЕ. В последнее время о сменах парадигм в той или иной области общественного сознания говорилось так часто, что сам этот термин оказался порядком «замылен», потерял, в некотором смысле, свою революционную семантику и стал расхожим риторическим клише. По иронии судьбы, однако, эта любопытная трансформация как нельзя лучше отражает реальное положение дел в сфере познания: настоящих смен парадигмы больше не предвидится, общество ждут лишь имитации имитаций революционных сдвигов, которые в конечном итоге должны разрастись и погрести его под своей вязкой бессмысленной массой.

«В каком-то смысле можно говорить о культурно-философской парадигме постмодернизма, которую мы переживаем по сей день, – отмечает известный философ В.П.Руднев, – Для постмодернизма как парадигмы характерно парадоксальное отсутствие строгих парадигм: все методы хороши и одновременно ограничены… Реальное и иллюзорное микшируется на экранах компьютеров и в электронных «проводах» Интернета. Техника становится все более изощренной, а реальность все больше превращается в виртуальную реальность. Еще один шаг – и мы окажемся в какой-то совершенно новой парадигме, но мы пока не знаем, какими будут ее параметры».

Таким образом, текущую ситуацию мы можем также именовать «апарадигмозисом» – и именно она подталкивает нас к тому, чтобы искать эту «совершенно новую парадигму», о которой говорит В.П.Руднев.

Необходимо отметить, что, с одной стороны, мы понимаем здесь сам термин «парадигма» именно в том смысле, который вкладывал в него автор – Томас Кун, то есть как общепризнанную совокупность понятий, теорий и методов исследования, которая дает научному сообществу модель постановки проблем и их решений. В то же время, более широкое толкование парадигмы, как неосознанного комплекса базовых когнитивных установок, на наш взгляд, также не должно сбрасываться со счетов. В большинстве случаев, из контекста ясно, о каком из двух названных пониманий термина «парадигма» идет речь, поэтому мы позволим себе оставить терминологические нюансы за текстуальным бортом, а также порекомендовать читателю всегда иметь в виду, что «вещи – не то, чем они кажутся», и потому не стоит цепляться к определениям или же их отсутствию, но лучше, наоборот, положиться на собственную интуицию и попытаться прочувствовать то, о чем мы будем говорить далее.

Станислав Лем в своей знаменитой книге «Сумма технологии» написал: «Человек обычно создавал альтернативные, взаимоисключающие теории. В биологии преформизм боролся с эпигенезом, теория естественного отбора – с представлением о наследуемости приобретенных признаков; в физике шла борьба между детерминизмом и индетерминизмом. Такие теории исключают друг друга на «низком» уровне: молчаливо предполагается, что одна из них «окончательна». Обычно оказывается, что одна из теорий была ближе к действительности, но представляла собой лишь дальнейший шаг по правильному пути и ничего более».

Подобные революции «на «низком» уровне» – эволюционные скачки в развитии (по-)знания – имели место на протяжении всей истории человечества. Однако, они были, в свою очередь, вписаны в эволюционные ступени высшего порядка, в так называемые эпистемы, каковые мы далее для простоты изложения будем называть цивилизационными парадигмами. Они точно также – в соответствии с фрактальной логикой – сменяли друг друга «на «низком» уровне», причем этот процесс носил явно выраженный ступенчатый характер: длинные периоды господства одной цивилизационной парадигмы сменялись не менее длинными периодами господства другой цивилизационной парадигмы, а между ними лежали кратковременные переходные этапы, в течение которых и происходило все самое интересное – подъем от одной ступени к другой.

Другими словами, «нормальное» развитие в рамках одной парадигмы было движением по прямой, а в моменты революций происходило смещение в плоскости от одной прямой к другой, параллельной – смена парадигм. Затем опять следовало «нормальное» развитие – но уже в рамках новой, параллельной парадигмы. Таким образом, на протяжении большей части истории цивилизации движение-развитие было линейным, шло в одном направлении, по участкам параллельных прямых, и лишь в краткие «эпохи перемен» имел место революционный сдвиг в плоскости от края участка одной прямой к началу участка другой.

На определенном этапе такого развития произошла одна важная вещь, которой, в общем-то, мы и должны быть обязаны самой возможностью понимания наличия альтернатив линейному движению. Старая цивилизационная парадигма в пределе своего развития угодила в такую точку, где дальнейшее развитие «в рамках» стало вообще невозможным. Примерно, как если бы мы плыли по реке на пароходе из точки А в точку Б, и вдруг река вышла из берегов и затопила все на десятки тысяч миль окрест. Река уже не несет нас никуда: нам самим нужно выбирать путь в этом неожиданном океане. Можно, конечно, по инерции продолжать двигаться в том же самом направлении, что и раньше – но в этом нет никакого смысла, поскольку в водах потопа исчезла и сама точка Б.

В течение некоторого времени, возможно, подобное движение по инерции и будет продолжаться, но лишь до тех пор, пока на пароходе остается провиант. Когда провиант заканчивается, начинается людоедство. Ну а потом наш корабль превратится в «Летучего Голландца» и вообще ни на что не сгодится, кроме как рыбаков пугать.

Итак, нам необходимо оглянуться по сторонам и понять, что реки больше нет. Мы должны увидеть пространство вокруг и научиться ориентироваться в нем. В противном случае нас ожидает отнюдь не завидное будущее. Новая Парадигма уже не может быть линейной – она многомерна, и главным стержнем новопарадигмального познания является не какой-то жесткий набор правил и технических требований, рамки берегов и уклон русла, как то было в старых парадигмах (в Старой Парадигме), но наша собственная – гибкая – способность понимать это многомерное пространство познания и ориентироваться в нем – наше умение читать его карту.

С этих позиций предыдущие когнитивные и социальные – т.е. цивилизационные – революции, парадигмальные сдвиги представляются как проекции Новой Парадигмы, ее отблески, намеки на то, что движение-развитие можно осуществлять за пределами заданных рамок – в плоскости, например, – а не только на прямой. Новая Парадигма, таким образом, может быть охарактеризована как перманентная когнитивная и социальная революция, как постоянная осознанная возможность движения в многомерном пространстве познания, вне априорных оснований и жестких границ, но на базе подвижного процесса постановления, в котором мир и познание являются дополняющими друг друга и играющими друг с другом категориями, которые увязаны сетью прямых и обратных связей и представляют таким образом единую сложную кибернетическую систему.

В силу перманентности социальной и когнитивной революций картины мироздания и социального устройства должны приобрести искомую пластичность, после чего термин «революция» лишится остатков смысла. Мы увидим, что нас окружает многомерный (бесконечномерный) океан незнания и наш ковчег познания дрейфует в нем туда и тогда, куда – и когда – мы сами его направляем. Это одно из наиболее ярких отличий от Старой Парадигмы, в которой революции – смены курса с целью перехода к очередной новой (с маленькой буквы) парадигме – происходили лишь в конкретных точках бифуркации, разнесенных на оси времени на сотни лет. Теперь руль познания – в наших собственных руках, и нам решать, когда и в какую сторону плыть. Нужно быть сильным и мужественным, чтобы взять на себя такую ответственность.

Оставим шагающим в ногу стройным рядам старопарадигматиков их уютную ограниченность и веру в непогрешимость априорных оснований. Нас ждет Новый Мир – на том берегу потопа.

Далее мы покажем, какие события привели к самой постановке вопроса о Новой Парадигме, наглядно проиллюстрируем тезис о необходимости ее принятия человечеством, а также приведем ряд примеров отражения Новой Парадигмы в различных отраслях человеческой деятельности (проекций), которые помогут лучше увидеть ее контуры. Однако, прежде чем начать этот обзор, необходимо сделать важную оговорку.

Социально-политический кризис и кризис в системе научного знания имеют множество «точек входа», с каждой из которых, теоретически, можно было бы начать изложение – и прийти в итоге к одной и той же картине. Дело в том, что ситуация развивалась параллельно сразу по целому спектру направлений человеческой жестикуляции, то есть, кризис обозначился повсеместно – и выделение какого-то одного стержня в любом случае будет субъективным и может быть оправдано лишь соображениями наглядности и удобства восприятия. Тем не менее, легко представить себе, как обстояло дело в смежных областях, поскольку сама организация кризиса, в общем-то, инвариантна относительно его конкретного структурного наполнения. И если мы в своем докладе делаем упор на историко-хронологическую часть названного кризисного спектра и рассматриваем проистекание из данного конкретного кризиса множества следствий в других отраслях общественного сознания, то точно так же можно начать с кризиса, допустим, религиозного, морально-этического или информационного и проследить, соответственно, их последствия в изменениях представлений об истории и хронологии человечества. Об этом следует помнить при знакомстве с нижеследующими частями доклада, и не абсолютизировать роль смены частной исторической парадигмы, как бы велика она ни была, для перехода общества на Новую Цивилизационную Парадигму. Скорее наоборот: вызревшая в обществе потребность в смене Цивилизационной Парадигмы по необходимости вызвала и пересмотр исторических концепций с целью постановки их на более уверенную методологическую основу, и в дальнейшем эти процессы взаимообусловливали и поддерживали друг друга по принципу положительной обратной связи, постепенно разрастаясь и охватывая своим влиянием все большие социальные пространства. Конечно, поскольку мы имеем дело со сложной автореферентной кибернетической системой, спор о том, что первично, а что вторично, будет напоминать рассуждения о курице и яйце и скатится в никому не нужную схоластику, поэтому мы, невзирая на возможную (зафиксированную выше) нечеткость нашей позиции, будем рассказывать свою историю так, как можем, при этом всячески призывая аудиторию не принимать на веру ни единого нашего слова и ко всему относиться критически.

ВЕРИФИКАЦИЯ КОНВЕНЦИОНАЛЬНОЙ ХРОНОШКАЛЫ И ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЯ. Когда энциклопедист Н.А.Морозов, сидя в шлиссельбургском заточении и анализируя астрономические показания древних хроник, пришел к выводу об ошибочности общепринятой (конвенциональной) хронологической шкалы на интервале вплоть до III века новой эры, он и представить себе не мог масштаба лавинообразных последствий, которыми этот его вывод обернется.

Лавинообразными эти последствия, впрочем, стали лишь примерно через 50 лет после смерти Морозова. Проведенное академиком А.Т.Фоменко в 70-е – 80-е годы прошлого века комплексное статистическое исследование имеющихся в исторической науке хронологических данных выявило на уровне доказанного факта, что письменная (т.е. зафиксированная в источниках) история человечества насчитывает не более 1000 лет. А осуществленная им в соавторстве с Г.В.Носовским в 90-е годы массированная, заметными тиражами, публикация этих исследований под общим лейблом «Новая хронология» послужила детонатором для целого ряда независимых процессов ураганного характера.

Волна общественного интереса к поднятой проблеме привела к включению огромного числа людей в процесс проверки достоверности исторических сообщений. Эта проверка довольно быстро приняла тотальный характер. Проверялось все – как выводы, к которым пришли Носовский и Фоменко в своих работах, так и те основания, на которых базируется традиционная хронология. И даже методологические и методические основы исторической науки.

При всей незавершенности этой проверки и непредсказуемости многих ее результатов (более того, при нерешенности даже еще задачи комплексной системной организации этой проверки) некоторые выводы можно признать вполне устойчивыми, основательными и трудноопровержимыми.

Выяснилось, что проследить непрерывность применения используемой в настоящее время хронологической шкалы ранее второй половины XVI века не удается. И именно этот, казалось бы, локальный вывод приводит к поистине фундаментальным последствиям.

Что называется, взялись за хронологию – поехало всё!

Что «всё»? Выявились системные противоречия во всей традиционной версии мировой истории. Обнаружилось, что академическая историческая наука до сих пор не обладает объективными, независимыми от исследователя алгоритмами извлечения из исторических источников информации фактологического характера.

Это именно системный, именно методологический кризис.

Кроме того, последовательно-параллельно выявлению кризиса историко-хронологического различными исследователями осуществлялось выявление методологического кризиса всей системы гуманитарного знания в целом. Этот кризис можно смело назвать кризисом когнитивным, ибо под очень большой вопрос оказалась поставлена способность гуманитарных наук – ни много ни мало – к познанию мира (как бы условна ни была вообще идея о его познаваемости). И такое положение вещей глубоко закономерно, потому что во все гуманитарное знание в той или иной степени встроены исторические мифы, которые не отражают ни реального хода истории, ни даже просто представлений о нем с позиций здравого смысла, постоянно порождая многочисленные противоречия и натяжки.

Но и это еще не «всё». Кризисная ситуация отчетливо обозначилась во всей системе научного знания, а не только гуманитарного. Это касается и многих естественных наук. Причем простой анализ базовых принципов, на которых построена система современного научного знания, привел к печальному выводу, что эти принципы глубоко порочны.

Один из важнейших признаков нынешнего кризисного состояния научного знания – в том, что в ортодоксальной науке принцип конвенциональности важнее принципа верифицируемости. Достаточным доказательством в современной науке считается ссылка на какое-либо авторитетное мнение. Это и есть конвенциональность, круговая порука. Кстати, применительно к истории мы знаем, что круговую поруку историков обеспечивают и многие естественнонаучные дисциплины – физика (радиоуглеродный метод датирования), ботаника (дендрохронология), палеогеография и другие. Вся система научного знания связана круговой порукой ученых-ортодоксов, заменяющих поблему выявления верифицируемой информации негласными обусловленностями и ссылками на работы друг друга.

Тогда как для получения реальной информации о мире, нас окружающем, в том числе об историческом прошлом этого мира, необходимо, чтобы это знание было верифицируемо, т.е. чтобы каждый интересующийся мог проверить, откуда это знание получено и каким образом.

Так получилось, что наука история обнажила свои противоречия раньше других дисциплин, поскольку всегда была наиболее конвенциональной из всех – прежде всего, потому что не имела особого практического, прикладного выхода и, следовательно, нельзя было своевременно верифицировать первоначальные предложенные выводы, — а затем включился механизм круговой поруки, обеспечивший заливку этих выводов в железобетонные формулировки учебников и энциклопедий.

Да и вообще следует отметить, что гуманитарное знание во многом наследует все огрехи истории, так как гуманитарные науки, если так можно выразиться, методологически изоморфны.

Не менее важным признаком научного кризиса является то, что в большинстве «классических наук» (физика, химия, биология, география и т.п.) власть единой повествовательной стратегии, парадигмы, «школы», с которой бывает связана, как правило, абсолютизация одних сторон изучаемого предмета и неглектизация других, всё ещё – даже несмотря на известные работы теоретиков постмодерна, таких как Жан-Франсуа Лиотар, по деконструкции метарассказов – очень и очень сильна. Так как подобный «линейный» подход по определению ограничен, а развитие науки в ХХ веке было весьма стремительным (т.н. научно-техническая революция, или НТР), то к настоящему моменту классическая наука подошла к своему верхнему пределу, или, образно говоря, вычерпала с концами то «месторождение знаний», которое в силу своей ограниченности только и могла вычерпать. Больше открывать ей нечего.

Самые общие, фундаментальные законы Вселенной изучает физика. В.Свиридов в журнале «Компьютерра» за октябрь 2001 г. приводит такие данные: «…начиная с 1970-х годов доля физиков среди ученых падает. Например, в 93-м в Великобритании насчитывалось 12 тысяч физиков, геологов и метеорологов вместе взятых, а биологов – 50 тысяч. 93-й – это вообще символический рубеж: конгресс США отказался продолжить финансирование сверхпроводящего суперколлайдера – нового гигантского ускорителя частиц. Проект «Геном человека», цели которого величественны, но все же не столь фундаментальны, в деньгах отказа не знал.

С тех же 70-х годов внутри самой физики уменьшается доля фундаментальных исследований. Сейчас они в основном сосредоточены в двух узких секторах: физика элементарных частиц и космология. В других науках о природе (кроме астрономии) ситуация похожая: объем, значимость и отдача фундаментальных исследований монотонно убывают. <…>

Какие принципиально новые научные дисциплины сложились в XX веке? Экология, синергетика, информатика – сиречь computer science. В отличие от классических наук, эти делают ставку не на анализ, расчленение сложного мира на элементарные кубики, а на синтез. Экологии живые организмы и человек интересны не сами по себе, а лишь как слагаемые сложных систем, изменяющихся и даже возникающих на наших глазах – в том числе и в результате нашей собственной деятельности. Синергетика рассматривает порождение сложных структур из хаоса и управление хаосом. Computer science интересуется не тем, почему работают программы, а как их надо делать.

Классические же отрасли науки все быстрее превращаются из чистого знания в ремесло. Так, бум в биологии связан не столько с ожидающими своего решения принципиальными вопросами, сколько с необходимостью практического освоения уже полученных фундаментальных результатов».

Весьма показательно в этом отношении заявление организаторов Нобелевской Конференции 1989 г., озаглавленной вполне откровенно – «Конец Науки». В нем, в частности, говорилось: «Поскольку мы занимаемся изучением мира сегодня, нас не покидает все более острое ощущение того, что мы подошли к концу науки, что наука, как некая универсальная объективная разновидность человеческой деятельности завершилась <…> Если наука не претендует на изучение внеисторических универсальных законов, а признает себя социальной, временной и локальной, то не существует способа говорить о чем-то реальном, лежащем вне науки, о чем-то таком, что наука лишь отражает».

Постмодернизм попытался влить свежую кровь в поизносившиеся сосуды науки, показать, что абсолютизация той или иной научной парадигмы ни на чем не основана и не приводит ни к чему хорошему. В «Словаре культуры ХХ века» В.П.Руднева приводится интересная цитата из работы исследователя постмодернизма Ильи Ильина: «…постмодернистская мысль пришла к заключению, что все, принимаемое за действительность, на самом деле есть ни что иное, как представление о ней, зависящее к тому же от точки зрения, которую выбирает наблюдатель и смена которой ведет к кардинальному изменению самого представления».

Можно сделать вывод, что классические научные дисциплины оказались не готовы к этому «мультиперспективизму», комфортная узость мышления оказалась им более впору. Другими словами, ветхие мехи не смогли удержать молодого вина – и классическая наука, сцементировавшись в своей заскорузлости, окончательно превратилась в инженерию, способ решения сиюминутных проблем, ремесло, и даже – не побоимся этого слова – бизнес.

Но даже это еще не «всё».

Кризис когнитивный, или познавательный – только одна сторона медали.

Оказалось еще более интересным, что к концу условного второго – началу условного третьего тысячелетия очень ярко проявился другой кризис, природа которого в значительной мере восходит к увлечению историческими мифами. Это кризис современного состояния социально-политических систем, который каждый из нас может наблюдать, просто следя за информацией о текущих событиях в мире или за историей хотя бы близкого нам и хорошо знакомого XX века.

XX век ознаменовался крахом всех глобальных исторических теорий (в качестве двух наиболее ярких примеров приведем коллапс марксистской концепции смены социально-экономических формаций и несостоявшийся «закат Европы» по Шпенглеру) и, соответственно, крахом всех попыток подвести научную базу под использование исторической информации в социально-политической практике – от политологического прогнозирования до переустроения мира на основе «единственно верного учения».

Между тем, закономерности развития общечеловеческого социума выявляются, с одной стороны, гораздо проще, чем это проделано в работах построителей глобальных теорий, а с другой стороны, оказываются гораздо более сложными с точки зрения квалифицирования современной стадии этого развития.

Этим объясняется и лихорадочный поиск во многих государствах какой-то новой исторической опоры, потому что почвы под ногами никакой нет, строить социально-политические системы иначе, кроме как опираясь на исторические мифы, современная политческая элита нигде не умеет, вот и пытается этот фундамент под себя подвести.

Сформулированный Н.А.Морозовым принцип непрерывной преемственности человеческой культуры был развит Г.М.Герасимовым, предложившим логически непротиворечивую картину исторического развития человеческой цивилизации от гомеостатических сообществ, ведущих натуральное хозяйство, к общепланетному образованию имперского типа – системе управления, позволившей освоить все пригодные для обитания места планеты, и ее последующему неизбежному распаду.

С этой точки зрения переход от гомеостаза к системе с одним управляющим центром представляется вполне закономерным и даже неизбежным. (Более подробное развитие этой темы см. в статье А.Б.Никольского «Некоторые аспекты управления Империей».) Также неизбежным приходится признать и последующий этап – сепарационный. Т.е. развитие человечества через имперскую стадию к сепарационной было глубоко оправданным и закономерным.

Здесь интересно отметить, что в силу своего объективно прогрессивного характера переход от доисторической к имперской цивилизационной парадигме есть по сути одна из проекций Новой Парадигмы, единственно возможная на этапе первоначального объединения человечества. Имперская парадигма закончилась в силу того, что, во-первых, мир был охвачен, заселен – по крайней мере, те земли, которые позволял охватить технический уровень эпохи, а во-вторых, оказалось невозможным управлять по-старому: экспансионировать было дальше некуда, а имперские механизмы были не предназначены для управления таким огромным жизненным пространством, при условии, что неосвоенных земель на планете фактически не осталось.

Т.е. освоили земель больше, чем можно было удержать под управлением при тогдашнем уровне техники и коммуникаций.

Вообще новая парадигма – это то, что социально прогрессивно на каком-то этапе. На этапе исчерпанности имперской стадии новой парадигмой общественного развития стала стадия сепарационная.

Имперская экспансия продолжалась по инерции, а в центре Империи, в Европе, уже набирали силу развальные реформационные тенденции.

Разыгрывание сепарационных сценариев, приведшее к потере управляемости общепланетного социального организма, знаменовало собой переход человеческого общества к определенной форме хаотического состояния. В самом деле, парадигма, в которой имеет место приоритет личностных и групповых (всякого рода – государственных, национальных, сословных, партийных и пр.) интересов над интересами человечества в целом, способна, казалось бы, привести человеческую цивилизацию к самоуничтожению, ибо в этой парадигме отсутствуют хоть сколько-нибудь эффективные механизмы сдерживания неумеренных аппетитов отдельных личностей и групп.

Однако, как известно из синергетики, хаотическая стадия является имманентным свойством любого развития и необходимым этапом перехода к будущему порядку. Будем объективны – именно сепарационной парадигме мы обязаны такими явлениями, как научно-технический прогресс и многие сотни шедевров литературы и искусства. Другое дело, что бесконтрольное, ничем не сдерживаемое прохождение человечества по сепарационному этапу привело его неминуемо в точку бифуркации, на грань серьезнейшего системного кризиса, грозящего самоуничтожением цивилизации, когда необходимо сделать единственно правильный выбор – либо погибнуть.

Тут интересно отметить, что сепарационный характер этих процессов устраивал далеко не всех его участников на протяжении последних четрырех сотен лет (примерно столько или чуть больше торжествует соответствующая парадигма). За это время было предпринято несколько весьма существенных попыток восстановить Империю, сиречь систему управления Ойкуменой с одним центром. Это британская и испанская империи, империи Габсбургов и Екатерины II Романовой, Бонапарта и Бисмарка, Гитлера и Сталина. И ни одна из этих попыток не достигла своей цели. Все они – до единой! – закончились провалом, полным поражением претендентов на имперское наследство. И объективную закономерность этих исходов следует также беспристрастно зафиксировать.

Следует честно и адекватно отдать себе отчет в том, что провалы всех попыток возрождения Империи явились объективным залогом прогресса. Накопленный за время имперской стадии развития цивилизации созидательный потенциал мог в полной мере реализоваться только на фоне развала всех стабильных управленческих общепланетных структур, цементирующих мироздание и сковывающих свободное развитие личностных и групповых потенциалов. Сепарационная парадигма обеспечила эмансипацию этих потенциалов, благодаря чему и последовал взрыв науки и культуры.

Диалектика социального развития заключается, однако, в том, что научно-культурный прорыв был обеспечен за счет развала имперского управленческого механизма, который не только цементировал человечество в единый социальный организм, но и гарантировал необходимую стабильность взаимоотношений человечества и породившей его природной среды, их, если угодно, гомеостаз. Нарушение этой взаимосогласованности, явившееся неизбежным следствием победы сепарационных тенденций, победы приоритета интересов отдельных личностей и групп перед интересами всего человечества, привело к неконтролируемому нарастанию процессов медленного самоуничтожения цивилизации.

Эти тенденции к настоящему времени приобрели уже фактически катастрофический характер и угрожают выживанию человечества. На повестке дня в числе важнейших социальных проблем – переход к Новой Цивилизационной Парадигме, которая смогла бы обеспечить прекращение дальнейшего развала и ввести человечество в устойчивое равновесие с окружающей средой. Мы должны снова стать единым социальным организмом — но уже на новых, не имперских, но, по-видимому, сетевых принципах – и четко осознать, что одна, меньшая часть человечества, выжить за счет другой – большей ее части – не сможет. Потеря управления грозит гибелью всей цивилизации.

При этом, глубокое изменение самого человека является единственным залогом успешного глубокого изменения социальных институтов, которое, в свою очередь, в соответствии с принципом кругообразной причинности, будучи начато, должно в свою очередь начать также стимулировать и непосредственное изменение человека. И здесь следует обратиться к таким важным областям общественного сознания, как этика, аксиология, психология.

Известный психоаналитик Эрих Фромм писал: «Наше время – время величайшего социального эксперимента, который когда-либо был осуществлен, чтобы решить вопрос, может ли достижение наслаждения (как пассивный аффект в противоположность активному – благоденствию и радости) быть удовлетворительным ответом на проблему человеческого существования. Впервые в истории удовлетворение потребности в наслаждении не только не является привилегией меньшинства, но стало доступным для более чем половины населения. В индустриальных странах этот эксперимент уже дал отрицательный ответ на поставленный вопрос.

Вторая психологическая посылка индустриального века, а именно что индивидуальные эгоистические устремления ведут к миру и гармонии, а также росту благосостояния каждого, столь же ошибочна с теоретической точки зрения, и ее несостоятельность опять-таки подтверждают наблюдаемые факты. Почему этот принцип, который отрицал только один из великих представителей классической политэкономии – Давид Рикардо – следует считать справедливым? Если я эгоист, то это проявляется не только в моем поведении, но и в моем характере. Быть эгоистом – значит, что я хочу всего для себя; что мне доставляет удовольствие владеть самому, а не делиться с другими; что я должен стать жадным, потому что если моей целью является обладание, то я тем больше значу, чем больше имею; что я должен испытывать антагонизм по отношению ко всем другим людям: к своим покупателям, которых хочу обмануть, к своим конкурентам, которых хочу разорить, к своим рабочим, которых хочу эксплуатировать. Я никогда не могу быть удовлетворенным, так как моим желаниям нет конца; я должен завидовать тем, кто имеет больше, и бояться тех, кто имеет меньше. Но я вынужден подавлять эти чувства, чтобы изображать из себя (перед другими, как и перед самим собой) улыбающееся, разумное, искреннее и доброе человеческое существо, каким старается казаться каждый.

Необходимость глубокого изменения человека предстает не только как этическое или религиозное требование, не только как психологическая потребность, обусловленная патогенной природой существующего ныне социального характера, но и как обязательное условие физического выживания рода человеческого. Праведная жизнь уже не рассматривается как исполнение морального или религиозного требования. Впервые в истории физическое выживание человеческого рода зависит от радикального изменения человеческого сердца (курсив наш – А.Н., С.Ч.). Однако изменение сердца человека возможно лишь при условии таких коренных социально-экономических преобразований, которые дадут ему шанс измениться, а также мужество и дальновидность, необходимые, чтобы сделать это.

Тем не менее в нашу эпоху, то есть после окончания первой мировой войны, произошел возврат к теории и практике радикального гедонизма. Идея неограниченных наслаждений вступает в противоречие с идеалом дисциплинированного труда, аналогично противоречию между принятием этики одержимости работой и идеалом полного безделья в свободное от работы время и во время отпуска. Бесконечный конвейер и бюрократическая рутина, с одной стороны, телевидение, автомобиль и секс – с другой, делают это противоречивое сочетание возможным. Одна лишь одержимость работой свела бы людей с ума, как и полное безделье. Сочетание же их друг с другом вполне позволяет жить. Кроме того, обе эти противоречивые установки находятся в соответствии с экономической необходимостью: капитализм XX века зиждется как на максимальном потреблении производимых товаров и предлагаемых услуг, так и на доведенном до автоматизма коллективном труде».

В современном мире идет речь не о диалектическом взаимодействии этих полюсов, а об их сугубой оппозиции: либо труд, либо наслаждение; это все противоречиво уживается в одном индивиде, но не дает диалектического синтеза: труд и наслаждение сочетаются, перемежая друг друга. Основа для подобной оппозиции – экономическая необходимость (отражающаяся на уровне социальной психологии): максимальное потребление товаров и услуг плюс доведенный до автоматизма и прописанный в качестве «социальной нормы» труд. Если расшатывать эту оппозицию, то в итоге мы придем к синтетическому образу игры, в которой можно наблюдать диалектическое проявление равно наслаждения и некоторой (в физическом смысле) работы, труда.

Современные же социально-политические системы основаны на порочных старопарадигмальных принципах: имеющее место ныне сочетание бинарных оппозиций позволяет держать человека под властью существующих институтов (политико-экономических структур) и использовать это положение дел для легитимации собственно Власти. Впрочем, так было в конце ХХ века. Новейшее время вносит в эту картину свои коррективы.

Вот вполне наглядное проявление торжества тех сепарационных, энтропийных сил, которые стремятся сделать из человечества стадо послушных серых баранов, многомиллионный отряд мертвецов-зомби, управляемых ловко наброшенной на них сетью мифов. Главный принцип сепарационной парадигмы – «разделяй и властвуй» – банален донельзя и известен уже не первый век, но чтобы преодолеть его, сделать неэффективным, необходимо деконструировать Власть со всей ее инфраструктурой и поставить барьер на пути сепарации. И если деконструировать инфраструктуру довольно просто – более того, сама Власть в последние десятилетия только тем и занимается, что деконструирует, виртуализует и симулякризует самое себя (вернее, свои внешние проекции), превращая официальные структуры в театрализованные пустышки, за которыми не стоит никакого реального содержания, – то второе весьма и весьма труднореализуемо, поскольку сепарация за долгие столетия господства старой парадигмы настолько укоренилась в сознании, что среднестатистический человек начинает испытывать резкий дискомфорт в ее отсутствие: он не мыслит себя вне категорий, навязанных Властью, и таким образом, все его представления о собственной жизни, о ее настоящем и будущем, регулируются этой системой категорий, чьи корни уходят в сепарационное прошлое.

Иначе говоря, прорыв в представлениях о настоящем и будущем возможен лишь тогда, когда все человечество сможет непредвзято посмотреть как раз-таки на свое прошлое. В этом плане ревизионисты истории и хронологии несомненно сделали очень многое для вскрытия опухоли метарассказов, легитимизирующих право Власти на управление человеком и его порабощение. Но поскольку официальные властные структуры стремительно виртуализуются, а реакционный, старопарадигмальный образ жизни подавляющего большинства людей, о котором, в том числе, говорил Фромм, сохраняется – возникает ощутимый дисбаланс. Власть, как видим, не исчезает – хотя ее внешние проявления, такие как социально-политические системы – и становятся несерьезными и эфемерными. Она по-злодейски прячется в тень – и оттого ее сила лишь возрастает, делая не замечающего присутствия Власти человека еще более уязвимым перед ее лицом.

Наметившиеся в определенных кругах интеллектуалов некоторое время назад тенденции к эмансипации личности и деконструкции дискурса Власти, сводящего роль человека в обществе к роли функциональной детали-винтика экономических структур, таким образом, должны рассматриваться как наиболее позитивные симптомы социально-политического кризиса, которые, вкупе с разрушением навязанных Властью стереотипов и мифов, вполне возможно, приведут к тому, что принцип «разделяй и властвуй» сдаст свои позиции довольно скоро.

Итак, в первой части нашей работы нам удалось зафиксировать две составляющие глобального цивилизационного кризиса:

• методологический кризис системы научного знания (когнитивная составляющая цивилизационного кризиса);
• кризис адекватности всех существующих социально-политических систем (социально-политическая составляющая цивилизационного кризиса).

Тем не менее одного наличия кризиса – для того чтобы ставить вопрос о Новой Цивилизационной Парадигме – маловато. Необходимы признаки или, иначе, индикаторы того, что кризис действительно имеет тенденцию диалектически разрешиться посредством рождения принципиально нового качественного состояния цивилизации (естественно, при определенных усилиях со стороны нас – человеков).

РЯД ИНДИКАТОРОВ СОВЕРШАЮЩЕГОСЯ ЦИВИЛИЗАЦИОННОГО ПЕРЕХОДА. Оказывается, такие индикаторы существуют, причем носят достаточно заметный, системный характер. Мы назовем их индикаторами совершающегося цивилизационного фазового перехода.

Кратко перечислим основные из них.

1. Ситуация постмодерна, о которой уже вкратце говорилось выше.

Это как бы нулевой индикатор, отражающий ценностный кризис: традиционные ценности деконструированы, новые ценностные ориентиры еще не выработаны.

Организующим принципом «ситуации постмодерна» следует признать стремление к смягчению оппозиций, размытию искусственно, текстуально созданных и оттого ложных дихотомий, к борьбе с агрессивностью, проистекающей в своих основаниях из этих дихотомий, и вообще к отказу от всяких априорных оснований, ибо любое основание подразумевает наличие «того» и «этого», субъекта и объекта, некоторой системы отсчета – и чего–то внеположного по отношению к ней. Означенное стремление первый теоретик постмодернизма Лесли Фидлер назвал «засыпанием рвов и пересечением границ», другие говорили об «улетучивании трансцендентальности», хотя, по сути, речь шла о разных формах одного и того же движения, которое мы бы назвали агрегацией, то есть тенденцией к обретению «единого». При этом надо понимать, что «единое» здесь – не оппозиция «множественному», но его прямое следствие, это единение «от противного», единение во множественности.

«Один из лидеров философии постмодернизма Жан-Франсуа Лиотар в широко известной книге «Ситуация постмодернизма» предъявляет претензии не модернизму как конкретной художественной практике XX столетия, а ситуации «современности», «Нового времени». По Лиотару, на протяжении многих столетий разные типы нарраций, разные дискурсивные установки вели мирное, добрососедское сосуществование, но с некоторого момента (с эпохи Просвещения) началось время метанарраций, вступил в силу новый тип дискурса, «дискурс легитимации», – поясняет литературный критик В.Курицын, – Главное свойство таких нарраций: уверенность в собственной истинности и в том, что мир может быть описан неким универсальным языком, в силу чего этот язык вполне вправе диктовать остальным типам нарраций свою волю. Воля быть «главным» – «тоска по метанаррации». Уверенность в собственной истинности тянет за собой уверенность в справедливости своих устремлений и в их благотворности для тех, кто по каким-то причинам не может или не желает вписаться в большую наррацию. Естественным образом метадискурс порождает «истинные» социальные институты и способен порождать террор».

В пределе агрегации переворачивание ценностей с ног на голову, засыпание рвов, пересечение границ приводят к тому, что сама дихотомия «ценное – неценное» перестает существовать, все становится и ценным, и неценным одновременно, а выросшее из протестантизма расхожее мнение «Все имеет свою цену» странным образом смыкается с присказкой маргиналов «Весь мир – дерьмо» и с известной фрейдистской трактовкой золота как символа экскрементов.

Отчетливо видны два пути «сборки бытия» – один, постмодернистский, который мы назвали выше агрегацией, и другой, наиболее характерный для Нового времени и, в некотором смысле, противоположный первому – сепарационный. Опять же, они не являются классической бинарной оппозицией с агрегационной точки зрения и непримиримо противоречат друг другу исключительно в рамках сепарационной парадигмы – там вообще все противоречит друг другу. Сепарационная парадигма предполагает, по сути, как и агрегационная, – единение, но не единение во многом, а единение в одном – частном, но «главном». Происходит именно что сепарация, отделение этого частного от всего остального, и затем утверждение его в новом качестве «главного». И тут мы видим неизбежное проистекание того, что мы назвали агрегационной парадигмой, из парадигмы сепарационной: постмодернизм, по сути, – это  утверждение в качестве «главного» установки на агрегацию.

Образную картину (пост-)современного — то есть, в ситуации постмодерна — состояния дел в когнитивной области рисует А.М.Леонов в книге «Познание сложности»:

«Неуправляемая сложность многообразия сломала все ранее существовавшие инструменты регулирования и породила хаос. В интеллектуальной сфере это проявилось в размывании рамок и границ, в одночасье потерявших значимость. Все, что изначально казалось простым и ясным, постепенно обрело сложные очертания, стало громоздким, нечетким и сомнительным. Рамки и границы модных научных направлений, подобных кибернетике, экологии, исследованиям сложности, хаоса быстро размываются лавинами публикаций, быстро нарастает какофония смыслов. Наука стала необыкновенно сложной, большой и мутной рекой, напоминающей клоаку. Плюрализм мнений породил массу «паранормальных» ученых, шарлатанов и адептов собственных навязчивых идей. С этим пытаются бороться, но делать это в России необычайно сложно, в этом причина своеобразного ренессанса философии науки. <…> Постмодернизм контрастен и наряду с чертами «прекрасного далеко», в нем много неопределенного и неприятного. Подчеркивая свободу мнений и необходимость политической корректности, он сделал нормой неопределенность высказываний даже ведущих политических деятелей. И еще одна чрезвычайно важная особенность такого текста состоит в том, что в отличие от классических текстов, в которых автор уверен, что «знает правду» и, прокладывая пути для своего мнения, критикует и предает анафеме веры других, тексты постмодерна не столь интенциональны, часто они кажутся беспредметными, ибо выражают «эпистемологическую неуверенность»человека, не знающего, на что можно опереться»».

От себя добавим, что река-клоака давно уже разлилась, вышла из берегов и превратилась в информационный всемирный потоп, о чем, собственно, и говорилось в начале настоящего доклада. В связи со сказанным, наша метафора Новой Парадигмы как ковчега познания в волнах информационного потопа, в ситуации, когда не от чего отталкиваться, потому как не осталось ничего ценного, выглядит очень даже уместной.

В данном контексте мы должны признать вполне обнадеживающим следующее высказывание исследователя постмодернизма, доктора философских наук Н.С.Автономовой: «Лишившись гарантий и априорных критериев, философия, однако, заявила о себе как конструктивная сила, непосредственно участвующая в формировании новых культурных объектов, новых отношений между различными областями духовной и практической деятельности. Ее новая роль не может быть понята до конца, пока не пережит до конца этот опыт. Нерешенным, но крайне существенным для ее судьбы остается вопрос: можем ли мы оспорить, проблематизировать разум иначе как в формах самого разума? Можем ли мы жертвовать развитой, концептуально проработанной мыслью ради зыбкой, лишь стремящейся родиться мысли – без образов и понятий? В любом случае перед нами простирается важная область приложения умственных усилий: спектр шансов открытого разума (курсив наш – А.Н., С.Ч.)».

2. Ситуация демографического фазового перехода

Вторым существенным индикатором совершающегося на наших глазах цивилизационного фазового перехода является динамика демографической ситуации. Анализу этой ситуации мы должны уделить некоторое время, так как она является действительно важным фактором в рассматриваемом нами вопросе. В этом анализе мы воспользуемся известными исследованиями С.П.Капицы и А.В.Подлазова (также см. здесь).

Во-первых, мы должны принять во внимание сформулированный С.П.Капицей принцип демографического императива, заключающийся в том, что с точки зрения синергетики в наборе переменных, описывающих крупномасштабные социальные, исторические, культурные, экономические и т.п. процессы, численность народонаселения является параметром порядка, т.е. той ведущей медленной переменной, к которой подстраиваются все прочие.

Во-вторых, мы должны учесть предложенный А.В.Подлазовым принцип биологического императива. Численность любого биологического вида остается в среднем постоянной на протяжении всего времени его существования. Единственное исключение – Homo sapiens, средняя численность которого непрерывно увеличивается. В этой связи изучение роста народонаселения представляет существенно более широкий интерес, нежели чисто демографический, позволяя выявить популяционные различия между человеком и животными. А понимание обусловливающих эти различия механизмов, в свою очередь, может служить основой для рассмотрения процесса развития человечества с точки зрения биологии.

Наконец, в-третьих, мы посмотрим на демографическую ситуацию четырех последних столетий и с учетом сформулированных выше двух основополагающих принципов попробуем вместе с А.В.Подлазовым сделать из этой ситуации надлежащие выводы.

За вторую половину XX века население планеты выросло приблизительно в 2,5 раза, т.е. в такое же число раз, как за предшествующие 125 лет. Эту динамику характеризуют часто термином демографический взрыв. Действительно, трудно подобрать более образное и вместе с тем точное сравнение.

Рис.1

На рис.1 представлена зависимость обратной численности населения N (в млрд. человек) от времени за период с 1650 г. по 1975 г. с обратным представлением данных по оси ординат. Из графика видно, что зависимость 1/N от t представляет собой линейную функцию. Если бы такой закон роста сохранялся неизменным и далее, численность человечества к 2025 году достигла бы бесконечности.

Вот в чем наглядность и одновременно абсурдность этого графика. Здравый смысл подсказывает, что этого не может быть и что ситуация соответственно должна в самом ближайшем времени измениться или даже уже меняется.

И это на самом деле так.

Рис.2

Рис.3

На рис.2 и 3 показаны уже прямые (не обратные) зависимости от времени t численности человечества n и скорости ее роста v. На рис.2 видно, что сразу вскоре после 2000 года гиперболическая зависимость утрачивается и что во второй половине условного XXI века численность общепланетного народонаселения по прогнозам демографов должна будет стабилизироваться на, впрочем, неизвестном пока уровне. Рассчитать этот уровень можно будет после того, как удастся поточнее определить тенденции замедления скорости роста численности человечества и выяснить, на каком уровне ее значения произойдет перегиб, после которого скорость роста станет снижаться.

В любом случае ясно, что само наличие такого перегиба означает ситуацию демографического фазового перехода. И, полагаем, в этой связи не будет чрезмерно пафосным утверждать, что мы стоим на пороге принципиально иной цивилизации с принципиально новыми регулирующими механизмами, причем (вспомним принцип демографического императива С.П.Капицы) регулирующими не только численность народонаселения, но и практически все сферы общественной жизни.

Т.е. данные демографии – это очень яркий индикатор того, что мы в настоящий момент как раз пребываем в стадии цивилизационного фазового перехода.

Завершим описание ситуации демографического фазового перехода цитатой из работы А.В.Подлазова, резюмирующего свои рассуждения описанием причин изменения демографической динамики с точки зрения принципа биологического императива:

«Рост народонаселения обусловлен спасением людей от смерти посредством действия жизнесберегающих технологий. Их уровень прямо пропорционален числу живущих людей. Это, с одной стороны, приводит к постоянному ускорению роста численности человечества, а с другой, позволяет рассматривать ее в качестве меры его развития.

Вместе с тем, та история, движущей силой которой являлись демографические процессы, ныне подходит к концу. Приближение уровня жизнесберегающих технологий к предельному значению вызвало демографический переход, результатом которого должно стать прекращение роста человечества и стабилизация его численности на уровне предположительно в 10-11 млрд чел.

Тем самым завершается переходный процесс, которым была вся предшествующая история человечества, и оно вступит в принципиально новую фазу своего развития, которая сопряжена для него с огромной опасностью. Технологии выполнили свою задачу, позволив человеку увеличить свою численность на 5 порядков и заселить всю планету. Дальнейший прогресс не является биологически обусловленным, т.е. утрачивает смысл. Однако он отнюдь не прекратился, а напротив, идет невиданными ранее темпами. В этой связи современную цивилизацию можно уподобить экспрессу, несущемуся на полных парах вперед, несмотря на то, что рельсы уже кончились. С другой стороны, остановка технологического развития чревата стагнацией, что в равной степени гибельно.

Таким образом, человечество столкнулось с жесточайшим в своей истории противоречием, разрешения которому пока нет».

Мы беремся утверждать (и это будет видно из заключительной части нашего доклада), что разрешение этого противоречия и лежит в так называемой Новой Парадигме.

3. Динамика цивилизационных событий по Кеслеру

Третий важнейший индикатор выявлен Я.А.Кеслером, изучившим развитие человечества посредством анализа динамики т.н. цивилизационных событий.

По Я.А.Кеслеру, «цивилизационное событие – это антропогенная технологическая революция, качественно изменяющая состояние нашей цивилизации и переводящая ее на более высокий уровень развития».

Мы бы рискнули это четкое определение для придания ему исчерпывающей полноты дополнить после слова «технологическая» словами «или культурная».

Проанализировав скорость освоения человечеством новых технологий, Я.А.Кеслер обнаружил, что каждое цивилизационное событие характеризуется своим интервалом, т.е. отрезком времени от появления товарной (в самом широком смысле) продукции, изготовленной по новой технологии, до начала массового постоянного использования ее человечеством.

Оказалось, что на достоверно датированном отрезке (с 1500 года н.э. до нашего времени) имеет место линейная зависимость интервала реализации цивилизационных событий от времени t, а именно, этот интервал с течением времени линейно сокращается, достигая примерно к 2000 году ~5 лет (рис.4).

Рис.4. Интервал реализации цивилизационных событий (T, лет) как функция времени (t, лет) от начала современной цивилизации до наших дней: T(±20%) = 1500 – 0,2 t. Надежно датированный интервал (с 1500 г. н.э.) выделен жирной чертой.

Из характера данной зависимости также становится очевидным наличие на пороге условного третьего тысячелетия цивилизационного кризиса. Т.е. дальше в будущее эта динамика экстраполирована быть не может, ускорять внедрение новых технологий дальше уже некуда – а значит вид этой зависимости в ближайшие годы должен качественно измениться. Таким образом, мы имеем еще один индикатор совершающегося цивилизационного фазового перехода.

4. Кризис гуманитарного знания(по Румянцевой)

Следующий индикатор носит, рискнем выразиться, полуанекдотический характер, но несмотря на это представляется нам весьма важным и выразительным.

Выше мы уже говорили о кризисе гуманитарного знания и о том, что этот кризис носит системный характер. В этой связи чрезвычайно симптоматичным обстоятельством оказывается то, что наличие такого кризиса начинает очень ярко осознаваться самими гуманитариями – что называется «изнутри».

В качестве одного из наиболее «сочных» примеров приведем книгу М.Ф.Румянцевой, зав. кафедрой источниковедения и вспомогательных исторических дисциплин РГГУ, «Теория истории» (рекомендованную, к слову, Учебно-методическим объединением вузов Российской Федерации в качестве учебного пособия для студентов высших учебных заведений, обучающихся по направлению «История»), в которой впрямую фиксируется кризис исторической науки и необходимость принципиально новой методологической основы построения исторических исследований.

Вот наиболее яркие фрагменты этого важного признания:

«В эпохи глобальных социальных перемен обостряется интерес к обобщающим описаниям исторического процесса, к историческим метарассказам. Так было на рубеже XIX–XX вв., когда историки начали осознавать недостаточность национальных историописаний, так происходит и сейчас.

Что же произошло в конце XX в.? Редкий случай, когда можно четко обозначить границу если не цивилизационного перехода, то его начала: от модерна к постмодерну.

Само понятие «постмодерн» подразумевает некую реакцию на предшествующий длительный этап если не всемирной, то по крайней мере европейской истории. В сфере исторического познания новое время отличает осознание истории как целостного процесса, как правило, носящего телеологический характер. Постмодерн как своего рода «реактивное явление» (по выражению Дж.Тоша) отличает разочарование в глобальных историко-теоретических построениях. Примечательно, что самые разные авторы, обращаясь к анализу современного состояния с самых разных эпистемологических, социальных и идеологических позиций, рассматривая различные аспекты современной как теоретико-познавательной, так и в целом социокультурной ситуации, формулируют по сути сходные идеи. <…> В 1979 г. Ж.Ф.Лиотар описывает «состояние постмодерна», наиболее существенной чертой которого… является «недоверие в отношении метарассказов«. В 1989 г. Френсис Фукуяма публикует работу с явно полемическим названием «Конец истории?».

…историческая наука, по-видимому, утрачивает одну из основных своих функций – функцию метарассказа…

…можно констатировать, что ситуация цивилизационного перехода сопровождается соответствующим изменением типа памяти от исторического, служащего коллективной идентификации социума в историческом пространстве, к иному типу памяти, который служит идентификации индивидуума во всем пространстве культуры.

Даже если мы согласимся с Фукуямой, что конец истории наступил, мы не можем не ощущать опасности дезинтеграции социума при утрате общей социальной памяти. К тому же вполне очевидно, что, по крайней мере в современной России и на постсоветском пространстве, общество распадается не до уровня индивидуумов, а до уровня разнообразных групп (в частности национальных, религиозных), негативистски идентифицирующих себя путем противопоставления другим. И в этих условиях преодоление кризиса метарассказа представляется весьма актуальной задачей.

В терминах синергетики ситуация постмодерна, по-видимому, может быть интерпретирована как точка бифуркации, что повышает социальную ответственность индивидуума, а реализация этой ответственности возможна лишь на основе знания. Но какого знания? Можно ли «реабилитировать» научное историческое знание, когда под вопросом и сам перевод с современного языка на язык постмодерна понятия «историческая наука».

…преодоление кризиса метарассказа возможно путем методологической рефлексии, позволяющей провести деконструкцию исторических теорий и на этой основе понять степень их пригодности в современной социокультурной ситуации».

На наш взгляд, фиксация историком-гуманитарием ситуации цивилизационного перехода в части гуманитарного знания сама по себе служит важным косвенным индикатором того, что этот переход действительно имеет место.

Заключительная группа индикаторов цивилизационного фазового перехода, о которых мы не имеем права не упомянуть, носит социально-политический характер. Эти три индикатора тесно взаимосвязаны, поэтому факт их наличия и степень выраженности проявятся более отчетливо и рельефно, если воспринимать их комплексно, без отрыва друг от друга.

5. Виртуализация политики

Люди, профессионально вовлеченные в регулярную политическую работу, так же как и те, кто пристально следит за политическими событиями при помощи средств массовой (дез-)информации, вполне могут не замечать того, что степень влияния политики, всякого рода государственно-бюрократических, партийных, олигархических и других политических структур в последние годы стремительно и неуклонно снижается.

На самом же деле, каждый, кто даст себе труда непредвзято посмотреть на то, чем занимаются политические элиты во всех странах мира, в том числе в нашей, в том числе в американской, легко обнаружит, что эти политические занятия все меньше и меньше влияют на реальную жизнь, что все больше людей во всем мире научаются все меньше зависеть от влияния политиков и политических систем.

Хорошим, ярчайшим примером этого процесса являются виртуальные выборы Президента России 14 марта 2004 года. Несмотря на массированную атаку СМИ вплоть до дня выборов включительно, изрядную долю избирателей так и не удалось убедить в том, что от их решения по этому вопросу хоть каким-то образом зависит их жизнь. И – самое смешное! – правильно не удалось.

6. Развитие самоуправляющихся структур

Поскольку, с одной стороны, термин «самоуправление» в последнее время изрядно навяз в зубах, а с другой стороны (а может быть и в силу того же самого), мало кто разумеет, что под этим словом в действительности надобно понимать, приведем три коротких определения – просто для прояснения понятия и во избежание кривотолков.

Итак, по В.Далю самоуправление – это «управа самимъ собою, знанiе и строгое исполненiе долга своего», по С.Ожегову – «право на внутреннее управление своими, местными силами», а согласно Советскому энциклопедическому словарю – «самостоятельность к.-л. организованной социальной общности в управлении собств. делами».

Итак, приложив эти емкие определения к эмпирически наблюдаемой реальности и имея при этом в виду, что самостоятельность непременно подразумевает также и собственную ответственность за результаты своей деятельности, получим, что уже упоминавшаяся пресловутая грань условных веков и еще более условных тысячелетий характеризуется также массовым формированием и развитием самоуправляющихся структур. Это, если угодно, оборотная (и неизбежная) сторона виртуализации официальной политики: проблемы – налицо, политическая власть – самоустраняется, все больше переходя в режим самообеспечения; как естественный результат – грибообразный рост самоуправляющихся структур, т.е. все больше людей организуются для самостоятельного и под свою ответственность решения тех вопросов, которые их реально волнуют.

Ситуация всеобщего развала и потери управления привела к массовой самоорганизации людей в различные территориальные, корпоративные, идеологические и иные самоуправляющиеся структуры.

И это – еще один социально-политический индикатор цивилизационного фазового перехода.

7. Коммуникационная революция. Интернет

На наших глазах совершилась настоящая коммуникационная революция. Появление и развитие глобальной информационной сети Интернет по своему цивилизационному значению стоит в одном ряду с такими событиями, как появление письменности, изобретение книгопечатания и конструирование электронной вычислительной машины, и, пожалуй, даже превосходит их. Впервые виртуальный мир идей, возникший еще на заре человечества, но представлявший из себя на протяжении всей его истории скорее скопление локальных, упорядоченных в пространстве и времени очагов мысли, стал поистине глобальным, охватив весь обитаемый реальный мир, включая околоземное космическое пространство. Кроме того, благодаря всемирной паутине вышеупомянутые самоуправляющиеся структуры теперь имеют возможность самоорганизовываться без оглядки не только на те самые виртуальные политические структуры, но и на территориальные, пограничные и прочие барьеры, возведенные на организме планеты в стародавние старопарадигмальные сепарационные времена.

Таким образом, нам удалось показать, что такие индикаторы, как:

• постмодерн-деконструкция ценностного базиса цивилизации;
• изменение соблюдавшихся более трехсот лет закономерностей роста численности общепланетного народонаселения;
• практическое исчезновение временного зазора между изобретением и его массовым использованием;
• признание кризисного состояния гуманитарного знания со стороны ряда представителей гуманитарных наук;
• развитие самоуправляющихся структур на фоне виртуализации политики и посредством коммуникационных возможностей виртуального интернет-пространства, –

более чем красноречиво свидетельствуют о ситуации цивилизационного фазового перехода, в который вошло человечество в своем развитии.

КОНТУРЫ НОВОЙ ЦИВИЛИЗАЦИОННОЙ ПАРАДИГМЫ. Наш доклад был бы неполным, если бы мы, указав на наличие кризиса, не предложили своего сценария выхода из него; разобравшись в его причинах и исторических корнях и рассмотрев наиболее заметные индикаторы цивилизационного фазового перехода, не попытались бросить взгляд в будущее – что ждет нас тогда, когда кризис будет преодолен, а фазовый переход – завершен. Впрочем, сценарий, который мы попробуем очертить ниже, не может быть в полной мере назван «нашим», поскольку мы по отношению к нему выполняем роль не изобретателей, а исследователей – или даже старателей.

Новая Цивилизационная Парадигма существует объективно и независимо от нас, и мы можем лишь прозондировать ее и набросать некие контуры таковой в качестве подспорья для осуществления ряда практических шагов по переходу общества на новую стратегию развития.

Новая Парадигма, как указывалось выше, – это постоянная осознанная возможность движения в многомерном пространстве познания, вне априорных оснований и жестких границ, но на базе подвижного процесса постановления, в котором мир и познание (реальность и виртуальность) друг друга дополняют, а не выясняют, что из них первично. Это означает, что Новой Парадигме чужд отвергающий с порога все чужое классический фундаментализм – религиозный, материалистический, мистический, какой угодно – и в то же время, в качестве способа обеспечить наиболее безвредное, безопасное усвоение всего наработанного в рамках Старой Парадигмы культурного наследия (что необходимо, согласно морозовскому принципу непрерывной преемственности человеческой культуры) Новая Парадигма прибегает к фундаментализму постмодерновому, постмодерн-фундаментализму или же постпостмодернизму, «трансгрессивной революции», в терминологии сетевого философа С.Корнева, к радикальному размыванию «имиджа», дающему возможность сохранить свободу перемещения в этом пространстве, «избежать попадания в Великий Каталог, в классификационные ячейки общества спектакля… Нужно всячески избегать однозначности и наивной «серьезности». У всех относительно тебя должна быть путаница в голове: кто ты такой на самом деле – постмодернист, гуманист, фашист? – это должно быть неясным. Это ощущение подвоха помещает твои действия над классификационными схемами общества спектакля, заставляет отказаться от готовых клише и воспринимать твои слова как они есть, а не через призму какой-то одной установки». В результате основным принципом такого взгляда на мир является «вычищение» из элементов старопарадигмальной культуры – техники, науки, социально-политических и экономических институтов – чужой Воли, творением которой они являются, и наполнение их собственной активной творческой энергией, или, как выразился Илья Кормильцев, «энергией прорыва, метафизическим потенциалом восстания».

В 1998 году С.Корнев писал: «Сегодня в мире сложилась уникальная ситуация, которую никогда раньше нельзя было даже представить. Оказалось, что люди, взгляд которых обращен в прошлое, в мир традиции, – традиционалисты, фундаменталисты, – имеют во многом те же цели и того же врага, что и люди, представляющие наиболее передовой, «постмодернистский» сектор современной культуры. Этот общий враг – утилитарная западная рациональность, тотальное господство которой опустошает и калечит человеческую душу, уничтожает природу, превращает все на свете в товар. Оказалось, что сегодня, в эпоху, когда эта утилитарная рациональность потерпела крах, когда исчезла слепая вера в технический прогресс, который якобы решит за нас все наши проблемы, никто уже больше не может отмахнуться от опыта других, незападных культур, какими бы «отсталыми» и «недоразвитыми» они ни казались человеку, сознание которого наполнено предрассудками западной цивилизации.

Сегодня становится ясным, что «новейшее» и «современное» может вдруг оказаться устаревшим и ненужным, а то, что еще вчера считалось «отсталым» и «примитивным», неожиданно оказывается жизненно необходимым для всего человечества. Вполне возможно, что рано или поздно в истории наступит момент, когда спасение всего человечества будет зависеть от опыта, накопленного культурой какого-нибудь маленького первобытного племени, затерянного в тропических джунглях, о существовании которого сегодня большинство людей даже не подозревает.

Человечество – единый организм; истина, найденная людьми одной культуры, в равной мере принадлежит всем. Не существует «русских истин», «китайских истин», «индийских истин», «немецких истин», – есть общие истины, золотой фонд человечества, хранителями отдельных фрагментов которого, волей судьбы попавших в руки отдельных народов, являются соответственно русские, китайцы, индийцы, немцы, и т.д. Каждая из наций несет ответственность за сохранность своей доли общечеловеческой истины и наделена миссией знакомить с ней все остальное человечество. Защита этой истины, защита культуры, которая эту истину породила, – это не «узколобый национализм» и «шовинизм», а отстаивание культурного наследия, в равной мере принадлежащего всему человечеству. В этом смысле между настоящим национализмом, настоящим интернационализмом и настоящим космополитизмом, если только строго додумать их до конца, нет никакой разницы. Все эти …измы, как и все остальные навязшие на языке дихотомии и классификационные схемы, – это продукт западной рациональности, которая с их помощью расчленяла мир, чтобы успешнее им завладеть.

Именно для того, чтобы подчеркнуть условный, искусственный характер большинства культивируемых в обществе ярлыков и различий, необходимо ввести эту парадоксальную формулу – постмодерн-фундаментализм. Сегодня не так уж мало людей понимают и принимают истину постмодерн-фундаментализма: мысль о стирании граней между старым и новым, между следованием традиции и инновацией (ибо любая традиция жива лишь постольку, поскольку непрерывно преображается, непрерывно рождает из себя новое), наконец – между борьбой за национальное и борьбой за общечеловеческое».

Все подобные ярлыки и различия – всё, что сепарирует людей по какому-либо идеологическому признаку, – не может быть признано истинным. Новая Парадигма просто немыслима без осознания неантагонистичности противоречий между материализмом и идеализмом, атеизмом и верой в Бога, капитализмом и коммунизмом, правами человека и интересами человечества, философией и математикой, гуманитарными и естественными науками, традиционной историей и новой хронологией, научным и вненаучным знанием и т.д. Надо всего лишь перестать отрицать возможность принципиально иного подхода, а напротив – попробовать принять и его. А шире – перестать всячески разделять людей по разнообразным условным критериям (белые – черные, левые – правые, патриоты – либералы, русские – евреи, хищники – жертвы и т.д. и т.п.) – и Новая Парадигма созреет сама собой.

Эта необходимость универсализации и разнообразия когнитивных подходов более рельефно проявилась в контексте коммуникативной революции. В Интернете – как в бане – становится очевидным всеобщее равенство идей (и как следствие – стоящих за идеями индивидов). Ни одна идея не может в этом бульоне быть «более равной», чем другая. Истинным оказывается лишь разумное, прагматичное движение от одной идеи к другой, плавание от острова к острову с использованием «компаса смысла», – на первый план выходит Человек – не побоимся этого слова – Человек Будущего, – который держит штурвал познания в своих собственных руках и сам рисует свою карту бытия. На подобных картах, «когнитивных лоциях», и должна быть основана новая структура как гуманитарного, так и естественнонаучного знания – вернее, если быть до конца точным, – структура нашего незнания, т.е. представления о том, «куда нам дальше плыть».

(В качестве примера и одновременно первого приближения такой структуры «знания-незнания» в отношении цивилизации мы можем предложить всем интересующимся ознакомиться с постановочной статьей одного из авторов настоящего доклада – А.Б.Никольского – как раз под прозвучавшим выше названием: «Куда нам дальше плыть? Основные направления цивилизационных исследований».)

Вообще говоря, категория «незнание» в эвристическом смысле оказывается гораздо более продуктивной и содержательной, чем категория «знание», хотя они и дополняют друг друга. Действительно, если исходить в познавательной деятельности из того, что мы и так уже знаем, ничего нового открыто не будет. Все великие открытия происходили тогда, когда переступались границы известного и обыденного и мысль в порыве творческого вдохновения устремлялась в неведомое. Кроме того, неплохо было бы помнить, что знание (как и сила) всегда относительно, и только незнание – абсолютно.

Надо подчеркнуть, что во многом именно благодаря просвещенческому «знанию-силе» современная уродливая цивилизация – монстр Франкенштейна – появилась на свет, и именно благодаря ему она в итоге стала неуправляемой и опасной как для окружающего мира, так и для самой себя.

Таким образом, одной из важнейших задач, которые придется решать в рамках Новой Цивилизационной Парадигмы, является задача восстановления управляемости цивилизацией и ее развитием. Заметим, что говоря об управляемости, мы не имеем в виду некоего главного, структурно локализованного, централизованного аппарата контроля, автократического органа, направляющего и надзирающего за тем, как действует система, но понимаем управление в кибернетическом, функциональном смысле.

Задача восстановления управляемости цивилизацией не может быть решена путем возрождения Империи как системы с одним управляющим центром. С точки зрения принципа непрерывной преемственности человеческой культуры это объективно был бы шаг назад, к той стадии общественного развития, которую человечество уже миновало. В пользу этого вывода говорит и солидный перечень уже упоминавшихся выше, при анализе социально-политической составляющей цивилизационного кризиса, попыток такого возрождения, заканчивавшихся неизменным провалом.

Каков же выход? Если восстановить общепланетное управление путем возврата к моноцентричной системе управления невозможно, а восстанавливать его надо в силу исчерпанности сепарационной стадии и необходимости построения постпереходной реальности, то каким же должен быть принцип такого управления?

Ответ на этот вопрос дает синергетический подход. Другое, качественно новое стабильное состояние всечеловеческого социума может быть достигнуто только путем построения полицентричного механизма общепланетного управления.

Эта мысль одновременно парадоксальна и проста. В самом деле, из теории управления хорошо известно, что система с одним управляющим центром очень неустойчива. Стоит отключить управляющий центр (как применительно к нашей истории и произошло в результате опричного переворота в XVI веке), как вся система довольно быстро идет в разнос, разваливается. Полицентричность же управления обеспечивает очень высокую устойчивость системы. Распределение управляющих функций и коммуникативных возможностей между различными управляющими центрами (иерархически, организационно и пространственно диверсифицированными) позволяет сохранить не только устойчивость системы, но и качество ее функционирования даже в случае отключения некоторых центров и линий коммуникации.

Сколько же должно быть таких управляющих центров? Сколько угодно. Любое состояние, отличное от уникальности, характеризуется свойством бесконечной повторяемости. Или, иначе, любое число, отличное от нуля и единицы, принципиально ничем не отличается от бесконечности: либо этого не бывает вообще, либо это уникально, либо это можно повторить сколько угодно раз.

Сколько возникнет центров управления, готовых в той или иной степени взять на себя ответственность за стабильное развитие человечества, столько их и будет. Международное, межкорпоративное, межотраслевое, меж… всякое разделение компетенции и полномочий по поддержанию системы «планета Земля» в стабильности и устойчивом развитии – вот самые общие контуры новой системы цивилизационного управления.

С этой точки зрения важнейшую, решающую роль приобретает развитие самоуправления во всяких его формах, о чем также уже было сказано выше. Если какая-то часть человеческого сообщества достигла такой степени самоорганизации, что берется решать осознанную ею проблематику самостоятельно и под свою ответственность, – чрезвычайно высока вероятность, что именно эта самоуправляющаяся структура станет одним из центров общепланетного управляющего механизма.

Порядок рождается из хаоса на наших глазах.

Именно в этом направлении и надо обозначать контуры нового общественного договора – и, на наш взгляд, феномен, о котором мы уже неоднократно говорили в нашем докладе – феномен глобальной компьютерной сети Интернет как беспрецедентного в мировой истории инструмента, способного обеспечить всеобщую информационную консолидацию человеческого сообщества, – может (и должен) сыграть здесь не последнюю роль.

Интересную концепцию – эволюционно-кибернетическую модель человечества как Суперорганизма, зарождающегося благодаря качественному прорыву в коммуникационных технологиях, предложил бельгийский исследователь Ф.Хайлиген (F.Heylighen), объединивший в своих разработках как идущую от Аристотеля через Комте, Дюркгейма и Спенсера традицию проведения аналогий между организмом и обществом, так и современные модели общей теории систем и кибернетики, такие как теория живых организмов Миллера, теория автопоэзиса Матураны, теория перцептивного контроля Пауэрса и теория Турчина о метасистемных переходах.

«Главная идея данной модели, – поясняет он, – состоит в том, что мировое общество может рассматриваться как единый суперорганизм и, что в условиях сегодняшнего быстрого развития технологий оно становится все более похожим на суперорганизм. Суперорганизм — это живая система высшего порядка, элементы которой (в нашем случае, отдельные индивидуумы) сами являются организмами. Биологи соглашаются с тем, что социальные колонии насекомых, например, муравейники или пчелиные улья, лучше всего анализировать как суперорганизмы. Если отдельные клетки являются организмами, тогда многоклеточный организм – тоже суперорганизм».

И далее: «Если мы хотим охарактеризовать общество как живую систему, то для начала нам следует определить, что такое сама жизнь в самом широком смысле этого слова. Вероятно, наилучшая абстрактная характеристика живого образования дана Матураной и Варелой: жизнь – это автопоэзис (от греч. «самовоспроизведение»). Автопоэзийная система состоит из сети процессов, которые постоянно воспроизводят свои компоненты, таким образом отделяя себя от окружающей среды. Это определяет автопоэзийную систему как автономную единицу, она сама заботится о собственном поддержании и росте и воспринимает окружение лишь как возможную причину нарушения внутреннего функционирования. Разумеется, и живую клетку можно охарактеризовать как сложную сеть химических циклов, которые постоянно образовывают молекулы, необходимые для нормального существования клетки. <…>

В условиях наличия разделения труда главной движущей силой эволюции в обществе будет не групповой и не индивидуальный выбор, а то, что можно назвать сетевым выбором. Легче всего объяснить этот механизм экономическими терминами. Индивидуум или подгруппа, специализирующиеся на поставке определенного товара, могут рассматриваться как подсистема всего социального организма. Взамен своего «продукта» подсистема получает плату («обмен»), которая инвестируется в ресурсы (компоненты, сырье, энергия, люди, информация, инфраструктуры, и т.д.), необходимые для дальнейшего производства. Продукт определяет выход подсистемы, ресурсы – ее вход. Задача подсистемы внутри целого — преобразовывать вход в выход. Выход одной подсистемы служит входом одной или нескольким другим подсистемам, которые в свою очередь подводят свои выходы к третьей линии систем, и так далее. Таким образом, все подсистемы связаны друг с другом через входы и выходы, совместно они образуют огромную сеть процессов, питающих один другого… <…>

С точки зрения целой сети все ее компоненты постоянно адаптируются друг к другу под влиянием дифференциации и отбора. Сеть в целом приспосабливается к окружающей среде, но это имеет лишь косвенное влияние на ее подсистемы. Если мы проигнорируем относительно небольшое действие мировой окружающей среды, то эволюцию сети можно, в таком случае, рассматривать как самоорганизацию или «сетевой выбор», ее развивающиеся совместно компоненты адаптируются друг к другу, таким образом повышая общую эффективность и связность сети даже в отсутствие отбора, происходящего во внешней среде. Ни один компонент не может проигнорировать это развитие ради собственного блага, так как все компоненты из-за своей специализации зависят друг от друга, как уже обсуждалось ранее. <…>

Все возрастающее разделение труда ведет к дифференциации компонентов системы в более специализированные подвиды. Увеличивающаяся зависимость этих подвидов от остальной системы для того, чтобы возместить те способности, которые были утеряны из-за специализации, ведет к повышению интеграции и сплоченности. Дифференциация и интеграция вместе ведут к усложнению мировой системы и к большей независимости ее от окружающей среды. Положительная обратная связь между интеграцией и дифференциацией ведет к ускоряющемуся развитию сложной организации из совокупности первоначально простых компонентов. Это метасистемный переход, эволюционное возникновение кибернетического организма высшего порядка. Это чем-то похоже на фазовые переходы вещества, такие как кристаллизация, намагничивание или конденсация, характерные для самоорганизующихся физических систем (курсив наш – А.Н., С.Ч.). Эта же движущая сила лежит в основе эволюции от простых клеток до многоклеточных организмов и обществ, состоящих из отдельных индивидуумов».

Хайлиген в своей модели рассматривает Интернет как зачаток «мирового мозга» социального суперорганизма: «В обществе телекоммуникационные каналы играют роль нервов, передающих сигналы от органов чувств к органам действия. У большинства животных нервы образуют сложную сеть переплетений – мозг, где обрабатывается поступающая в организм информация. После изобретения в XIX столетии телеграфа и телефона, а в первой половине XX радио и телевизора, в последние десятилетия особенно стремительно наблюдается развитие сложных коммуникационных сетей. В то время как традиционные средства коммуникации напрямую связывают посылающее устройство и приемник, сетевые средства имеют сложное перекрестное соединение между информационными каналами, позволяющее объединять информацию из различных источников, прежде чем она попадет в приемное устройство. Более того, тот факт, что отдельные узлы цифровой сети контролируются отдельными компьютерами, как мозг состоит из отдельных нейронов, позволяет усилить аналогии между сетью и мозгом. Это и привело к уподоблению мировой компьютерной сети «всемирному мозгу».<…>

Современная мировая компьютерная сеть уже задействовала миллеровские функции канала и сети (распределение информации), памяти (хранение данных), органа чувств (сбор информации, например, ввод с клавиатуры, автоматические датчики), действия (использование сети для активации процессов на расстоянии, например, с помощью сообщений электронной почты, требующих выполнения определенных заданий, управляемого на расстоянии оружия, электронных заказов товара, и т.д.), и даже расшифровки (обработка информации с целью облегчения ее интерпретации, например, «datamining» – поиск необходимых клиенту сведений в большом пласте информации). <…>

Менее очевидна автоматизация функций ассоциации и принятия решений, соответствующих высшим познавательным функциям, которые мы обычно ассоциируем с разумом. Последние мои разработки и работы моих коллег приводят доказательства того, что подобные формы творческого мышления могут напрямую поддерживаться сетью, без человеческого надзора. Это даже не требует сложных программ по созданию искусственного интеллекта, достаточно поддержать самоорганизацию информационных потоков в сети, таким образом, повышая коллективный разум, интеллектуальные возможности которого должны быть больше простой суммы сознаний пользователей сети».

В итоге, мы могли бы прогнозировать (при благоприятном течении цивилизационного перехода) полную замену виртуализующихся и деконструирующихся политических управляющих элементов общества на сеть самоуправляемых и саморазвивающихся гетерархических Интернет-структур (полицентричную систему), которая в ходе процесса эволюции разовьется в полноценный мировой супермозг и будет с гораздо большей эффективностью контролировать процесс устойчивого развития цивилизации.

Резюмируем. На наш взгляд,

• постмодерн-фундаментализм как попытка «снятия постмодерна», попытка движения в пустоте, попытка просочиться сквозь узкий зазор в тотальной стене симулякров;
• рождение новой структуры гуманитарного и естественнонаучного знания на базе обращения познающего субъекта от собственно знания к незнанию;
• полицентрическая система мирового (само-)управления;
• метасистемный переход от общества как набора индивидов и групп к глобальной системе мирового суперорганизма на основе коммуникационной революции и сети Интернет, –

являются важными чертами, контурами, проекциями Новой Цивилизационной Парадигмы, которая таким образом проявляет себя в различных областях человеческой жестикуляции.

Однако, если быть честными до конца, мы в этом докладе так и не показали, что же такое из себя представляет Новая Цивилизационная Парадигма. Более того – признаемся абсолютно откровенно – мы не знаем, что она из себя представляет.

Новую Парадигму нельзя знать в старом позитивистском смысле, ее можно знать лишь невербально – то есть, чувствовать, – иначе это будет не Новой Парадигмой, а чем-то мертвым и застывшим, очередным симулякром.

Поэтому тот факт, что мы ее чувствуем, несомненно обнадеживает.

Вот на такой патетической ноте нам и кажется необходимым прерваться на сей раз, предоставив слово следующему оратору.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ. НОБЕЛЕВСКАЯ ЛЕКЦИЯ ВОВОЧКИ. В интернете можно найти много самых разнообразных взглядов на Новую Цивилизационную Парадигму и на проблему знания-незнания в современной науке. Нам нравится вот такой, который мы воспроизводим здесь практически без купюр. Это лекция, прочитанная известным персонажем анекдотов Вовочкой по случаю вручения ему Нобелевской премии. Мы не будем здесь останавливаться на антураже (Стокгольм, фрак, бутылка портвейна в руке лауреата и т.п.) и проводить мифологемные параллели между ролью образа Вовочки в современной русской культуре и возможной трикстерной ролью незашоренного новопарадигмального сознания в контексте цивилизационного кризиса, а просто процитируем вовочкину Нобелевскую лекцию, под каждым тезисом которой мы бы с удовольствием подписались.

«Леди энд Жэнтльмены! Здравствуйте! Я хотел бы вкратце рассказать вам о перевороте в Исторической Науке, произведенном появлением Новой Парадигмы Истории. Первое. Историки всегда стремились увеличить объем исторического Знания. Мы поставили перед наукой прямо противоположную цель – увеличить объем исторического незнания. Поясню на примере. Предположим от какого-нибудь 11-12 забытого века в России, или еще где – неважно, осталось, как считали историки, 4-5 документа-оригинала. Однако объем исторического знания об эпохе непрерывно возрастал, выходили тысячи статей, монографий, вопрос изучался все более и более подробно и вот уже обсуждались подробности половой жизни конюхов князя Новгород-Северского и т.п. Мы выбросили все эти статьи и монографии на свалку истории и заявили прямо – нам ничего не известно о событиях в России 11-12 века! Единственное что мы знаем – наличие 4-5 артефактов с сомнительной датировкой – «не позднее 18 века» — и все! Второе. Историки изучали последовательность событий, исторических фактов и общественных отношений в жизни той или иной общности людей от прошлого к будущему, от предшествующих событий к последующим. Мы сделали все наоборот! Мы вообще отказались от понятий «исторический факт», «историческое событие» и т.п. как ненаучных. Мы теперь не знаем ни одного исторического факта и события! Повторяю — ни одного! Единственное что мы знаем – это некое множество артефактов и множество сделанных по ним выводов и оценок. И более – ничего! В третьих, мы пошли еще дальше. Мы развернули временную ось в противоположном направлении – от настоящего к прошедшему! Мы установили начало координат на текущий момент, а все выводы и оценки о возможной датировке артефактов мы делаем в направление от более поздних (и на основе оцененных нами как более поздние) к более ранним. Далее. Мы отказались от понятия Историческая Личность. Мы не знаем ни одной! Мы знаем только более или менее достоверные оценки возможности отнесения упоминаний тех или иных персонажей к тем или иным «предполагаемым» личностям. Или не личностям. И подобный переворот мы произвели не только в Истории, а во всех гуманитарных науках! Везде мы осуществили переворот от «нестрого знания» к «строгому незнанию»! И теперь мы приступаем ко всем остальным наукам…»