Книга «Открытая Атлантида?» является своеобразным литературным расследованием, посвященным поиску погибшей цивилизации. Но поиски эти ведутся не в мире фантазий Платона, а в реальной истории, которую автор достаточно подробно, кропотливо и весьма убедительно пытается реконструировать. Некоторые сюжеты этого расследования противоречат нашему традиционному представлению об истории, но согласуются с данными мифографии, астрономии и конспирологии.

В книге использован обширный материал из разных областей знаний, что делает ее доступной и интересной для широкого круга читателей.

2. ОБОЗРЕНИЕ МНЕНИЙ

О степенях защиты античных текстов

Партизанское молчание Аристотеля и злобная клевета Плиния I

Немота средневековья и многословность современности II

Неопровержимые доказательства вымышленности

Размеры построек и население……….24

Острова мифические и реальные

Геологические катаклизмы и Атлантида Платона

3. КОНСПИРОЛОГИЯ ПЛАТОНА……….41

Вступление

Краткое содержание «Крития»

О государстве Сократа

Спаситель в IV веке до н. э.?……….47

Странности преамбулы

Война до конца

«Превышавший величиной Ливию и Азию»

Что такое «непроходимый ил, заграждающий путь мореходам»?

Как боги делили между собой страны на Земле

Почему философы слушают то, о чем можно прочитать?……….64

Где расположены Посейдоновы земли?

Имена Посейдоновых детей

Империя атлантов……….69

Сказочное изобилие империи атлантов……….70

Остров—страна—город……….71

Где находились жилища обитателей Атлантиды?……….75

Природа сельской местности Атлантиды……….76

Армия атлантов……….77

Государственное устройство Атлантиды……….79

Фиаско Крития в философском театре……….82

О чем же рассказывает Критий?……….83

Попытка гипотезы……….88

Кем был на самом деле Платон?……….90

Выдержки из статей к примечаниям А. Ф.Лосева……….91

Выдержки из примечаний А. А. Тахо-Годи……….92

Об одной маленькой случайной опечатке……….93

4. НОВОЕ ПРОЧТЕНИЕ СТАРЫХ ФАКТОВ……….95

Постимперская ностальгия……….95

Родословная Платона в свете эвгемеризма……….99

Мифы в интерпретации Ф. Бэкона……….101

Посейдон……….107

Предки Платона……….109

Сократ: Жизнь и смерть……….114

Апостолы Сократа……….123

Возвращение в Афины. Академия……….126

Попытка реабилитации Сократа……….128

5. «ЗАВИСТЛИВОЕ ВРЕМЯ» СМУТЫ……….132

О наследии Платона……….132

Был ли Платон фантазером и мечтателем?……….139

Блаженный хохот и передел мира……….140

Ужасные дети Посейдона……….142

Новые греческие боги и сожжение книг……….146

Плутарх или лже-Плутарх?……….152

Массовое переименование……….158

Потомство Посейдона……….164

Первый Ватиканский Мифограф……….167

Мифологические клоны……….180

Храмы Аполлона……….190

Сказание Афродитиана Персиянина……….193

6. ВСПЛЫВАЮЩАЯ АТЛАНТИДА……….200

Двухтысячелетняя пропасть……….200

Апология средневековья……….210

О триединстве Платона……….224

Монгольская империя в новой хронологии……….231

Какие земли завоевали монголы?……….234

Верноподданические изъявления Европы……….236

Монгольские архивы в Ватикане……….241

О престолонаследии на Руси……….245

Христианство монголов……….248

7. РУССКИЕ ОНОМАСТИЧЕСКИЕ КАТАКЛИЗМЫ……….263

Дьяки и подьячие в XV—XVI веках……….263

Приказы и их функции……….268

Многоименность человека в русском средневековье……….271

8. КОРОЛИ БЕЗ КОРОЛЕВСТВ……….283

Франция……….284

Англия……….287

Испания……….288

Италия……….292

Германия……….297

Надгробие империи……….299

О религиозных войнах и искоренении инакомыслия……….301

Аристотель и его судьба……….308

9. НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕ НА ВОСТОК!……….312

Изоляция монстра……….312

«Открытие царства Московского»……….315

Московия и посейдоновы законы……….325

Почему грамоты московского царя служили спецпропуском?……….333

10. ПЕТР I КАК РЕСТАВРАТОР АНТЛАНТИДЫ……….337

Петр I и старообрядцы……….337

План реставрации Атлантиды?……….352

11. ПАДЕНИЕ ВИЗАНТИИ И РУССКАЯ ЦЕРКОВЬ……….362

Путь к взаимному проклятию……….362

12. МЕСТО, КОТОРОГО НЕТ……….375

Утопический роман……….375

Писатели-утописты……….377

Конспирологический роман……….380

Происхождение частной собственности……….384

Утопия — Атлантида. Золотые скрижали Томаса Мора……….391

Параллели с платоновским «Критием»……….394

Золотая книга Атлантиды……….401

Кампанелла. «Город Солнца» и Атлантида……….431

Новая Атлантида Фрэнсиса Бэкона……….438

13. ЗВЕЗДНАЯ ИСТОРИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА……….444

Диалоги Лукиана……….444

Звездные карты……….460

Звездный мир славян……….464

Несколько слов о небопоклонстве……….467

Следы редактирования небес……….474

Почему астрономы не видели некоторых созвездий?……….485

14. ЭПИЛОГ……….493

Приложение 1.

Список имен дьяков и подьячих……….517

Приложение 2.

Список имен лиц, приложивших руку к «Соборному уложению 1649 года»……….523

Список литературы……….535

Кто из нас не мечтал в нежные отроческие годы побывать в Атлантиде? Кто из нас не оплакивал чудесный остров, погибший вместе со своей идеальной, прекрасной цивилизацией?

Желание найти погибшую Атлантиду — хотя бы на дне морском! — не оставляет человечество на протяжении многих веков.

Автор книги «Открытая Атлантида?» предпринял попытку литературного расследования и предлагает всем фанатам этой темы заново рассмотреть некоторые аспекты «атлантологии», обычно находящиеся на периферии внимания исследователей.

Автор предлагаемой экзотической гипотезы, призванной дать нетривиальное объяснение «феномена Атлантиды», считает своим первейшим долгом и приятной обязанностью обратить внимание строгой научной публики на то, что материалы литературного расследования надлежало бы предварить грифом «ненаучное издание» — увы, еще не введенным в практику.

Эта гипотеза — ненаучная, и данная ее особенность является, на наш взгляд, и ее достоинством. Чтобы согласиться с этим утверждением, достаточно вспомнить о прискорбных итогах изучения проблемы Атлантиды строго научными методами. Эти методы, применяемые в течение нескольких столетий , с немалым правом можно назвать дискредитированными. Они не дали сколько-нибудь удовлетворительного результата. Как две с половиной тысячи лет назад, так и ныне решение проблемы отсутствует. Как две с половиной тысячи лет назад, так и ныне исследователи представляют две точки зрения.

Согласно первой — Платон выдумал целиком и полностью с какой-то целью фантастическую историю, полную нестыковок, рассогласований и небылиц. Искать остров Атлантида бессмысленно.

Согласно второй — Платон описал вполне конкретный островок, погрузившийся на морское дно после землетрясения, сильно преувеличив все его достоинства — природные и государственные. Остатки этого островка можно найти на морском дне.

Предлагаемая экзотическая гипотеза формулирует третью точку зрения. Согласно этой точке зрения, нет необходимости обвинять Платона в припадках немотивированного сочинительства и нет необходимости тратить громадные финансовые средства на погружение в морские пучины. Предлагаемая гипотеза исключает также необходимость применения оккультного знания и оставляет вне рассмотрения десантирование на землю инопланетян.

Автор книги «Открытая Атлантида?» дает возможность всем, кто интересуется проблемами «атлантологии», взглянуть на имеющуюся информацию под необычным углом зрения.

При этом система логических доказательств, вытекающая из предлагаемой трактовки известных противоречий платоновского текста, заставляет усомниться в некоторых классических установках традиционных гуманитарных наук. Но сомнение — двигатель мысли. В том числе и мысли дилетантской, искренне признательной многим поколениям добросовестных исследователей. Благодаря именно их многовековой грандиозной и бесплодной работе — этому колоссальному памятнику интеллектуального бессилия и поражения! — автор и осмелился ступить на скользкую и опасную дорожку ненаучных изысканий, предприняв литературное расследование проблемы.

2. ОБОЗРЕНИЕ МНЕНИЙ

О степенях защиты античных текстов

Мы исходим из того, что автором диалогов «Критий» и «Тимей», содержащих основной и самый ранний массив информации об Атлантиде, был человек по имени Платон. Может быть, по ходу наших размышлений этот всеми признанный факт придется поставить под сомнение. Но пока до этого не дошло, будем считать автором вышеуказанных диалогов авторитетного античного философа.

Рассмотрим метод изложения информации Платоном. На первый взгляд, автор постфактум записал очень интересные сведения, сообщенные ему и его коллегам в устной беседе. То есть через некоторое время после беседы, по памяти. Мы будем считать, что Платон запомнил все сказанное Критием слово в слово. Это пересказ.

Но. Рассказ Крития в точном смысле слова является так же пересказом. То есть извлеченным из его далекой детской памяти устным рассказом престарелого деда, которого тоже звали Критий.

Но. И дед Критий, на рассказ которого ссылается внук в обществе Платона, тоже пользовался устным пересказом того, что когда-то, еще раньше, ему поведал Солон.

Но уж Солон-то, вероятно, был истинным рассказчиком! Не тут-то было! Все то, что поведал деду Крития Солон, тоже было пересказом — услышанного Солоном рассказа египетского жреца.

Вообще-то, первое наблюдение, которое возникает при знакомстве с диалогами «Тимей» и «Критий», связано с необычностью всей обстановки беседы. Предыдущие платоновские диалоги были очень строги по форме, касались серьезных актуальных проблем, следовали строгой логике и содержали большой массив аргументации.

Эти же два диалога обращают на себя внимание тем, что их участники, профессиональные философы, мыслители, предварив шутливыми репликами рассказ Крития, далее совершено безмолвно и безропотно выслушивают совершенно фантастическое повествование. Они не задают ни одного вопроса рассказчику и никак не участвуют в беседе. Более того, они кажутся совершенно удовлетворенными обоснованием истинности рассказа. Их логическая нетребовательность и вялость заходят слишком далеко.

Философы, слушающие басню об Атлантиде, демонстрируют полное доверие рассказчику. Исследователи текстов в связи с этим замечают два обстоятельства. Равнодушие слушателей, якобы увлеченных Критиевой басней. И необъяснимость интереса к ней Платона. В самом деле — почему именно эту баснословную историю он решил изложить в письменном виде? Были, вероятно, беседы и поважнее, которые так и остались неизвестными современникам и потомкам, ибо записаны не были. Можно было бы предположить, что огромная сумма противоречий в диалогах «Критий» и «Тимей» вызвана именно незавершенностью произведений, их недоделанностью, черновым характером записи. Однако в известных нам работах специалисты-исследователи такого мнения не высказывают.

Мы же хотим обратить внимание читателей еще на одну особенность диалогов «Тимей» и «Критий». Эта особенность заключается в том, что Платон, обеспечивая сохранность информации и обосновывая ее продвижение от одного к другому, все же надежно защищает эту информацию от слишком любознательного читателя.

В самом деле, представим себе на минуту первых читателей платоновских диалогов. Если они захотят побольше узнать об Атлантиде, к Платону обращаться бесполезно — он ничего не знает. Он ведь только записал услышанное от Крития. Если любознательные читатели бросятся с расспросами к Критию, то и он разведет руки — все, что рассказал мне дедушка, записано Платоном. Я больше ничего не знаю — таков будет его ответ. Ну а уж дедушка Крития, тоже Критий, и вообще недосягаем — он уже давно умер. Дедушку не спросишь — увы, но где еще можно было бы что-то разузнать об Атлантиде? Ведь и Солон, от которого дедушка услышал историю о древнем острове Атланта, тоже, как назло, все собирался написать поэму о нем, да так и сошел в могилу, ничего не написав. Остаются только древние египетские жрецы — один из них ведь и рассказал об Атлантиде Солону! Но, подумают любознательные читатели платоновских времен, тот самый жрец тоже умер, а нынешние, вероятно, утратили знание. Иначе всем бы давно уже было известно об мой странице истории человечества. Хочешь не хочешь, а придется довольствоваться только диалогами Платона. Таков будет вывод первых античных «атлантологов».

Эта интересная гипотетическая ретро-ситуация позволяет сделать предположение, что Платон намеренно предусмотрел способы защиты информации об Атлантиде. Ныне мы бы назвали этот прием «степенями защиты». Отдадим должное автору — он хорошо защитил от любопытствующих спои источники, добраться до них невозможно. Проверить их никому не удалось. Две с половиной тысячи лет.

Итак, первое предположение. Платон умышленно оснастил текст диалогов «Критий» и «Тимей» несколькими степенями защиты. Цель этой акции мы пока оставим в стороне. Обратимся к другим античным источникам, упоминающим об атлантах.

Вот, например, греческий писатель Элиан, второй век нашей эры. Он является автором многотомного труда «Historia varia». В третьей книге он рассказывает о Феопомпе, географе IV века до н. э. Якобы этот самый Феопомп, считавший островами Европу, Азию и Африку, упоминал еще и о том, что вне их есть еще один остров — там живут атланты, имеющие 10-миллионное войско. Атланты хотели напасть на Грецию, но, дойдя до страны гипербореев, сочли ее жителей такими несчастными, что отказались от захватнических планов. Очень странные атланты. Но подробностей о них, об их государственном устройстве, обычаях и культуре вам найти не удастся — все труды Феопомпа,к несчастью, не сохранились. Так с горечью сообщает Элиан.

Вывод. Информация об атлантах, содержащаяся в виде пересказа в труде Элиана, также недоступна для проверки. Она обладает хотя и менее громоздкой, но не менее надежной системой защиты от любопытства «атлантологов» второго века.

Теперь рассмотрим сообщение автора пятого века Прокла. Он ссылается на труды какого-то Марцелла — увы, никому неизвестного. Но согласно утверждению Прокла, Марцелл пересказывал рассказ человека по имени Крантор, безвестного античного путешественника. Этот самый Крантор, живший якобы через 300 лет после Солона, побывал в храме богини Нейт в Саисе и видел там на стенах иероглифы, повествующие об Атлантиде.

Итак, Прокл откуда-то переписал фрагмент марцелловского текста. Более переписанного он не знает. У Марцелла также узнать ничего невозможно — он умер так давно, что даже не известен современникам автора. Труды Марцелла безвозвратно утрачены и забыты. Кто такой Крантор — тоже неизвестно. У кого бы получить более развернутую информацию о стране атлантов? Не у кого. Можно, конечно, поехать в Египет, в Саис и долго разглядывать непонятные иероглифы на стенах. Их много, тысячи и десятки тысяч. Но как понять, какие из них рассказывают об Атлантиде? Ведь иероглифическая письменность давно вышла из употребления! Бедные «атлантологи» пятого века!

Вывод. Прокл, сообщающий современникам древнюю платоновскую басню, — прошло чуть ли не тысячелетие! — упорно оперирует непроверяемыми источниками. Но другими!

Случайны ли эти закономерности? Традиция, сложенная автором диалогов «Тимей» и «Критий», находит своих последователей в течение столетий! Как будто все делается специально для гого, чтобы нельзя было сделать ни одного шага по направлению к дополнительной информации. Если допустить, что такой подход — и именно к теме Атлантиды — был сознательным, го надо бы поразмышлять и о возможных причинах этой установки. Но сейчас пока для этого мало материала.

Упомянем еще имя Диодора Сицилийского, жившего в первом веке до нашей эры. Он жил в Египте. Сохранились сведения о том, что он написал фундаментальный труд в 40 томах под названием «Историческая библиотека». Уж в этом-то фундаментальном труде должны найтись сведения об Атлантиде! Увы, античное сокровище безвозвратно утрачено. Остались жалкие фрагменты. Из них можно только уяснить, что амазонки воевали с атлантами, а потом заключили союз и разбили горгонов. Упоминаются племена, жившие у горы Атлас. Острова атлантов, однако, якобы находились за Гибралтаром, и плыть до них надо было несколько дней. Описание их несколько напоминает платоновское. Но как-то плохо верится, что в первом веке до нашей эры греки совершали плавания чуть ли не до американского континента*.

\\\Хотя полностью исключать такую возможность нельзя, о чем говорят, в частности, экспедиции Тура Хейердала. Но на наш взгляд, применительно к античным временам эта возможность является скорее теоретической, ибо в противном случае античные документы сохранили бы упоминания о континенте, открытом европейцами лишь в 1492 году. Кроме того, как справедливо указывает 3. Кукал, мы «не принимаем в расчет психологию древних мореходов. Мы забываем о естественном страхе античных мореплавателей перед богами и открытым океаном… Они полагали, что у океана нет конца, только где-то далеко за горизонтом находятся Блаженные острова или сады Гесперид, откуда уже никто не может вернуться. Сегодня можно плыть… совсем с другим чувством, зная, каково расстояние до берега… Но каково же должно было быть ощущение древних мореходов, когда шторм гнал их на запад в пустынный океан, где, по их представлениям, кончался свет и не было никаких надежд на спасение?»\\\

Да и неясным остается, как и где сражались атланты с афинянами…

В более поздней римской литературе атланты упоминаются только в связи с племенами, живущими у горы Атлас в Африке. Однако и сама гора (или горный массив) Атлас, по мнению различных античных авторов, локализовалась в разных местах.

Из всего вышесказанного можно сделать следующие выводы.

Авторы, считающие необходимым сообщить современникам об Атлантиде, ссылались на непроверяемые источники.

Источники, в которых содержалась развернутая информация об острове, безвозвратно исчезли.

Источники, в которых сообщалось о стране Атлантов, а их было немало, по какой-то мистической закономерности истлели. Или были уничтожены.

Эти выводы носят предварительный характер и могут быть в дальнейшем или подтверждены или опровергнуты. Мы еще не рассмотрели два авторитетных мнения по проблеме «атлантологии». Это мнения Аристотеля и Плиния Старшего.

Партизанское молчание Аристотеля и злобная клевета Плиния

Диалоги «Тимей» и «Критий» традиционно считаются едва ли не последними произведениями Платона. Вскоре после их завершения философ умер. Поэтому нет ничего удивительного в том, что первые «атлантологи», заинтригованные рассказом о чудесном острове, бросились к ученикам Платона. И в том числе — к любимому его ученику Аристотелю. Они начали «пытать» философа и, вероятно, были убеждены, что уж он-то знает точно — выдумал Платон Атлантиду или не выдумал. Была ли она на самом деле или не была? Очевидно, любознательность их была настолько нелика, что Аристотель никак не мог промолчать. И он начал отвечать на вопросы. Что же именно он сказал?

Он заявил, что остров Атлантида Платон использовал для размышлений о проблеме идеального государства.

Само по себе это утверждение не отвечает на вопрос — была ли Атлантида, или учитель ее выдумал? Почему же Аристотель избирает такую уклончивую форму ответа? Ведь она явно не могла удовлетворить любопытство спрашивающих. Мы пока называем их первыми «атлантологами». Ясно ведь, что расспросы должны быть продолжены. И они, судя по всему, не прекратились.

Аристотель вынужден был яснее высказаться на лу тему. И он высказался таким образом: «Тот, кто выдумал Атлантиду, тот и отправил ее на морское дно». Странная, очень странная конструкция. Если хорошенько вдуматься, она тоже не отвечает однозначно на поставленный вопрос. Она допускает множество трактовок. Вот лишь одна из них:

А тот, кто Атлантиду не выдумал, на морское дно ее и не отправлял.

Или более верное с точки зрения формальной логики другое утверждение:

Кто не отправлял Атлантиду на морское дно, тот ее не выдумывал.

Исследователи считают, что этой замысловатой фразой неблагодарный ученик Аристотель «опозорил» Платона, подтвердив его склонность к безответственному сочинительству. Нам же кажется, что приведенная выше цитата не столь однозначна, в ней явно просматривается какое-то «второе дно». Но какое?

Есть основания думать, что первые «атлантологи» (или кто-то еще) вместо того, чтобы обрадоваться тому, что платоновский рассказ — чистейшей воды выдумка, и искать его в истории или на местности нет смысла, вместо того, чтобы забыть о неудачной басне, все-таки упрекали Аристотеля в том, что он был несправедлив к учителю. Вероятно, они осыпали его упреками за то, что он дискредитировал в глазах общественного мнения авторитетного философа. Можно с большой вероятностью предположить, что большинство любопытствующих были крепко уверены (или точно знали): Платон не мог сочинить небылицу. Не мог ее тем более записать. Он всегда излагал только достоверные факты. Разве об этой репутации учителя не знал его ученик? Знал. Расспросы первых «атлантологов», упорные и настойчивые, свидетельствуют о том, что они стремились добиться от Аристотеля признания в том, что Атлантида существовала. Но не добились его.

И еще одно замечание. Мы не имеем ни одного свидетельства, в котором Аристотель высказывался бы ясно и определенно. Если бы он сказал «диалог „Критий» — выдумка» или «диалог „Критий» — басня, то есть миф», мы бы не останавливались здесь ни на минуту. Но именно этих слов от Аристотеля спрашивающие-допрашивающие его и не дождались. Единственное, что им удалось вырвать из его уст, это туманную и неопределенную фразу:

«Тот, кто Атлантиду выдумал, тот и отправил ее на морское дно».

Если к подозрительной этой — видимо, хорошо продуманной — конструкции добавить еще одно высказывание Аристотеля, то возникает очень странная коллизия.

«Платон мне друг, но истина дороже» — крылатая фраза Аристотеля пережила века и тысячелетия. Задумаемся над ней.

Она явно является ответом на какой-то упрек, на обвинение.

Как ты можешь говорить такое про своего учителя? Ведь всем известна его честность и добросовестность? Как ты можешь предать своего учителя и друга?

Аристотель отвечает: «Платон мне друг, но истина дороже».

Он противопоставляет истину и Платона. Он явно отвечает не тем, кто убежден в правдивости рассказа Платона, а тем, кто подозревает, что за

лой фантастичностью что-то скрыто, если они считают свою позицию истинной и требуют от Аристотеля «предательства» своего учителя. Иначе зачем они пытают его вопросами? И почему звучат закамуфлированные обвинения в предательстве друга и учителя? Может быть, потому, что именно Аристотель был тем, кто мог подтвердить правдивость рассказа об Атлантиде? Если это так, то в этом могла быть какая-то опасность, заставляющая философа упорствовать и всячески уклоняться от определенного ответа. Он не предал своего учителя.

Аристотель молчал, как партизан.

Аристотель правдивость сведений о чудесном острове прямо не подтвердил. Но не удалось добиться от него и конкретной фразы: «Диалог „Критий» — басня».

Вместо всего этого он, видимо, повторял одну и ту же заранее заготовленную туманную фразу, которая и дошла до наших дней:

«Тот, кто Атлантиду выдумал, тот и отправил ее на морское дно».

Странная сдержанность. Более чем странная уклончивость. Они еще ждут своего объяснения.

Вероятно, на протяжении длительного времени фантастичность сообщенных Платоном сведений об Атлантиде считалась истиной. Никто особенно и не интересовался этой темой. Зачем интересоваться баснями?

Античные философы вплоть до VI века нашей эры, в том числе и неоплатоники, не исследовали проблемы Атлантиды, но сдержанно и лапидарно о ней высказывались. Не сохранилось достоверных сведений о том, что кто-то совершил поездку в Египет, чтобы разыскать жрецов, обладающих конкретным знанием о чудесном острове. Почему?

Редко-редко мелькали где-нибудь скудные упоминания об атлантах, как бы продолжающих существовать, но где-то далеко в африканской пустыне. Какие-то дикие племена, не имеющие Никакого отношения к платоновским атлантам. Такое равнодушие вполне объяснимо. Мало ли диких племен вокруг? Их можно презирать или над ними можно насмехаться. Можно ли их ненавидеть? Можно ли просвещенному человеку выдумывать про них гадости?

Четыреста лет спустя после смерти Платона Плиний Старший, автор «Естественной истории» в 37 томах, нашел возможным молвить слово о диких племенах атлантов. Просвещеннейший энциклопедист античности! Что же он пишет о диком племени атлантов, якобы обитающем в африканской пустыне у горы Атлас? (Впоследствии Пьер Бенуа в своем популярном фантастическом романе «Атлантида» также поместил остатки Атлантиды в Сахаре у горы, а точнее, внутри горы Атлас.)

Он пишет об этом ужасном племени, что им неведомы людские обычаи и нравы.

Может быть, это людоеды, каннибалы?

Об этом Плиний не сообщает, ведь это обычное и вовсе не страшное дело. А вот какие ужасы творятся в племени. Эти люди не видят — о ужас! — снов. Они не пользуются — о ужас! — именами. Они проклинают и восход солнца, и его заход.

Само собой разумеется, что ничего хорошего у них нет. Но зачем же серьезному ученому, занимающемуся естественной историей, обрушиваться с такой злобной клеветой на далекое захудалое племя? Ярость, дышащая в строках Плиния Старшего, поистине необъяснима. Он явно готов стереть с лица земли это племя. Но почему-то не может. Запомним эту немотивированную злобную клевету великого ученого античности.

Немота средневековья и многословность современности

В средние века об Атлантиде не вспоминали. И в этом нет ничего удивительного, ибо в эти несчастные времена деградации человечества были забыты все великие умы античности, все достижения научной и художественной мысли.

Однако после нескольких столетий интеллектуальной дикости Европа вдруг воспрянула духом — были извлечены из забвения полуистлевшие труды, а вместе с ними — возродился, как птица Феникс из пепла, и интерес к Атлантиде.

Само собой разумеется, что за длительный период «темных веков» к античной информации об Атлантиде не добавилось ни крупицы нового. Все так же исследователи ломали голову над простейшей дилеммой: был остров или он выдуман? Все так же существовали два лагеря «атлантологов». В пятнадцатом веке появилось несколько карт, на которых остров помещался в Атлантическом океане, — одна из карт была составлена известным деятелем иезуитского ордена Анастасиусом Кирхером. Однако в дальнейшем эти попытки были прекращены. Сам же факт нанесения на карту мифического острова, погибшего 10 тысяч лет назад, как реального объекта географии, существующего среди известных объектов, выглядит тоже необъяснимо.

Выдающийся деятель и ученый семнадцатого века Фрэнсис Бэкон в конце своей жизни написал утопию «Новая Атлантида» (о ней мы поговорим несколько позже), в которой, по мнению комментаторов его трудов, как сказано в Энциклопедии Кирилла и Мефодия, «ему удалось предвосхитить план создания в 60-е годы XVII в. Лондонского королевского общества. Бэкон первым приблизился к пониманию науки как социального института». И даже, как утверждает С.Смирнов, ведущий рубрики «От 0 до 2000» в журнале «Знание — сила» (№5—6 за 2000 год), основал научное общество под этим самым названием — Новая Атлантида. Если это так (что, впрочем, не подтверждается другими источниками), то такое название выглядит достаточно странно и нетривиально.

Сам этот факт как бы косвенно утверждает — вот новая реальная Атлантида, вместо старой реальной Атлантиды. Почему коллеги Бэкона согласились с таким названием — тоже загадка. Было бы логичнее, учитывая направленность деятельности общества и высочайший уровень его интеллектуального потенциала — это ведь не какие-то безответственные любители сказочек и басен! — если бы общество получило название «Новые Афины» или «Новая Александрия», если речь шла о преемственности знаний, о развитии науки. Но ведь в платоновском рассказе об Атлантиде ничего не говорится о научной деятельности атлантов и об их искусствах. Только кос-ненным путем можно догадаться, что они обладали обширными познаниями в разных областях, если они создали чудеса градостроительства и гидротехники.

Бэконовская «Новая Атлантида» звучит каким-то неясным вызовом, возражением. В противном случае придется согласиться с тем, что, называя так свое общество, автор хотел подчеркнуть, что оно — вымысел, общество несуществующее.

Фрэнсис Бэкон был выдающимся ученым. Он не мог не знать того, что данные Платона об острове, погибшем уже 11 тысяч лет назад, не подкрепляются научными фактами. И все-таки он избрал для названия это сомнительное определение.

По какой-то причине именно в последние века, в послебэконовскую эпоху интерес к Атлантиде стал почти повальным. На данный момент, сообщают авторы обзорных трудов, существует 10 000 наименований произведений, посвященных решению многовековой загадки, загаданной Платоном. 85% всего этого массива создано в XX веке.

Поскольку исследование проблемы Атлантиды шло параллельно с развитием наук, то к настоящему моменту накопилось немало объективных доказательств того, что Атлантида — вымысел. И тем не менее эти доказательства не отвращают даже строгих исследователей от соблазна поломать голову над решением нерешаемой задачи.

Неопровержимые доказательства вымышленности

Камнем преткновения для исследователей является сообщенный Платоном факт одномоментного существования атлантов и праафинян. Если смотреть из нынешнего времени, то получается, что афиняне и атланты существовали 11,5 тысяч лет назад и ранее.

Но многолетние археологические изыскания свидетельствуют: самые древние развитые цивилизации, существовавшие на земле, — это Месопо-тамская и Египетская, они возникли в 4 тысячелетии до н. э. То есть они моложе цивилизации атлантов на 5 тысяч лет. Афинская же цивилизация значительно моложе их. И вообще самая древняя из греческих развитых культур — минойская — относится к III тысячелетию до н. э.

Если же говорить о самых ранних неолитических племенах Греции, то остатки их материальной культуры по результатам исследования радиоуглеродным методом дают самую раннюю дату — VIII тысячелетие до н. э.

Неолитические поселения, то есть поселения первых оседлых жителей, перешедших от скотоводства к земледелию, в Курдистане датируются VII тысячелетием до н. э., в долине Тигра и Евфрата — VI. О строительном искусстве эпохи неолита свидетельствуют постройки из необожженного кирпича на фундаменте из необработанных камней.

Археологи исследовали радиоуглеродным методом и сохранившиеся кости первых одомашненных животных — они тоже, и на территории Греиии, и на территории Юго-Западной Азии датируются VIII тысячелетием до нашей эры.

И конечно, считают серьезные исследователи, не может быть даже речи о том, чтобы в эпоху неолита, а тем более ранее, существовала письменность. А между-тем Платон, повествующий об атлантах, ясно и недвусмысленно говорит о том, что они письменностью обладали. Иначе как бы они могли записать Посейдоновы законы на скрижалях?

Археологические данные свидетельствуют также о том, что в Греции эпоха железа наступила только в самом конце второго тысячелетия до нашей эры — в XI веке. Именно только тогда греки стали использовать для изготовления оружия и орудий труда железо. Правда, откуда была взята технология, остается неясным — одни предполагают, что с севера, благодаря дорийцам, другие указывают на восток. Но это лишь предположения. Очевидным остается только одно: в IX тысячелетии железоделательные технологии не могли быть известны афинянам, а значит и атлантам. А между тем, Платон ясно говорит, что атланты этими технологиями владели. Значит, воевавшим с атлантами афинянам тоже они должны быть ведомы. Иначе их армия — с мягкими медными или даже бронзовыми щитами и наконечниками копий — не смогла бы одержать победу над воинами Атлантиды. Но наука утверждает, что в IX тысячелетии и ранее протогреческие племена Балканского полуострова еще даже не перешли к оседлому земледелию.

Как же разрешить это противоречие? Только в третьем тысячелетии на Балканах был осуществлен переход от эпохи меди к эпохе бронзы. А в девятом и ранее, оказывается, уже знали железо?

Металлурги XX века поражаются тому, что атланты знали почти все металлы. В том числе и те, названия которых ныне кажутся непонятными. Вот, например, Платон часто упоминает какой-то орихалк. Исследователи гадают — что же это такое? Они утверждают, что в переводе это слово обозначает просто «металл с горы». Но какой именно? Вообще в названиях древних сплавов много путаницы и нет никакого единства. При переводах особенно заметно, что бронзой называют иногда медь, а иногда латунь.

Латунь, как сплав меди с цинком, начали производить в Древнем Риме. И Плиний Старший называл орихалком цинк — orichalcum или aurichalcum — и считал его одной из составляющих бронзы.

Явная путаница с названиями металлов в греческих и римских источниках делает невозможным По признаку металлургическому определить местонахождение Атлантиды. К этому следует добавить, что упоминаемое Платоном олово, якобы в расплавленном виде выливавшееся на стены, и в древние времена и ныне, в силу проблематичности использования, в чистом виде не подходит для применения в подобных целях.

Атлантида была фантастически богата металлическими рудами, сообщает Платон. В Атлантическом океане таких островов нет. Более или менее славятся добычей металлов острова Кипр, Ивиса и побережье Средиземноморья. Но там нет таких объектов, на которые указывал Платон.

Размеры построек и население

Платон дает описание храма Посейдона, который находится на главном острове Атлантиды. Длина его — 190, ширина — 90 метров.

Это сооружение при сохранении традиционных пропорций значительно превышает по размерам крупнейшие греческие. Храм Аполлона в Миле-те имеет размеры 109 и 51, а Парфенон — 69 и 31 метров.

Озадачивают исследователей и указанные размеры каналов. Их длина — 1000 м, ширина — 100, глубина — 30. Если длина и ширина еще могут быть как-то объяснены, то глубина каналов огромна даже по нынешним меркам. Даже нынешние большегрузные суда имеют осадку не более 10 метров, а максимальная глубина крупнейших судоходных каналов не превышает 12 метров!

Исходя из состава вооруженных сил Атлантиды, указанных Платоном, современные исследователи подсчитали численность жителей главного острова — она должна была равняться примерно 6 миллионам человек. Если к этому прибавить жителей 9 оставшихся островов (пусть даже значительно меньших размеров), общая численность атлантов составит 15 миллионов.

Много это или мало?

Современные исследователи считают, что в X тысячелетии до нашей эры, то есть во времена расцвета государства атлантов, на всей Земле проживало в общей сложности всего 15 миллионов человек.

Еще одно неразрешимое противоречие. Да сколько же их! Потеряв всякое терпение, исследователи, опирающиеся на научные данные, восклицают: виноват ли Платон, что в его тексте так много ошибок!

Но мы будем исходить из того, что у Платона ошибок не было.

Нет смысла также объяснять пока что и наличие на Атлантиде слонов — африканских ли, индийских ли. Мы считаем, что и злополучные слоны (или, как считают некоторые, — мамонты!) появились в тексте не напрасно. Платон, которому вряд ли можно отказать в рассудительности, конечно, знал, что описываемый им ландшафт был непригоден для обитания слонов. Они не могли жить в горах, а на сильно пересеченной равнинной местности, где существовало 60 тысяч хозяйств, им тоже места бы не нашлось. И тем не менее слоны в платоновском тексте есть. Должна быть и причина их появления.

Если же говорить более обобщенно, то должна найтись причина, объясняющая все — и 9000 лет, и глубину каналов, и несвоевременное железо, и слонов. А поскольку все разумные научные версии уже давным-давно сформулированы и результата не дали, то придется, очевидно, иметь дело с версией необычной, экзотической, дикой.

При этом нельзя потерять базовое утверждение Платона: атланты и афиняне — современники.

 Острова мифические и реальные

 Большинство исследователей, занимающихся атлантологией, считают, что описываемый Платоном мир соответствует информации, которая

традиционно связана с минойской культурой. Эта установка заставляет забыть о числе 9000, ибо минойская культура значительно моложе. Игнорирование указания на 9000 лет было бы простительным, если бы Платон только однажды упомянул это число — он мог ошибиться. Но он упомянул его несколько раз. Тем не менее «омоложение» цивилизации атлантов дает искомый результат — их одномоментное существование с афинянами. А также возможность их военного столкновения.

Большинство исследователей указывают основные характеристики этого столкновения.

Это масштабный конфликт двух держав за господство над значительными территориями. Поход атлантов быстрый («одним ударом»), сражение — решающее, судьбоносное. Праафиняне без союзников. Это по масштабам той поры — всемирный конфликт. В результате его войско афинян погибло.

Использовал ли Платон, как полагают многие, для описания этого конфликта сведения о какой-то конкретной войне?

И греко-персидская война с битвой при Марафоне (490 г. до н.э.) — за 70 лет до рождения Платона, и война с карфагенянами — во времена Платона, и Троянская война — при наличии некоторых совпадений не подходят по основным показателям для роли первоисточника. Прежде всего, все указанные противники не погибли, погрузившись в морскую пучину.

На роль Атлантиды исследователи предлагали и воистину мифические острова, которых никто никогда не видел, но о существовании которых содержались сведения в преданиях и документах. Это Счастливые острова, острова Гесперид, Зеленый остров, остров Авалон, остров св. Брандана, остров Вразил, остров Антилия, остров Туле и многие другие.

Остатки Атлантиды пытались искать и на местности — особенно много достижений на этом поприще дал XX век. Были исследованы остров Ян-Майен между Исландией и Норвегией, сама Исландия, Азорские острова, остров Мадейра, Канарские острова, острова Зеленого Мыса, остров Вознесения, Тринидад и еще немало других. Весьма любопытна попытка идентификации в качестве Атлантиды острова Тира в Кикладском архипелаге. Дело в том, что, как отмечает 3. Кукал, «если все цифровые данные Платона разделить на 10, мы получим сведения, которые вполне могут соответствовать масштабам острова Тира, количеству его жителей, времени существования указанной культуры и ее гибели». Однако конкретных подтверждений данной гипотезы нет.

По своему расположению описанная долина очень похожа на остров Великобритания. Так же долина открыта южным ветрам, с севера горы (как, впрочем, и с запада). Правда, площадь острова Великобритания всего лишь 229 979 кв. км, а если отнять площади гористых Шотландии и Уэльса (78 800 и 20 800 кв. км соответственно), то на собственно Англию приходится примерно 130 000 кв. км, что за вычетом гористого полуострова Корнуэлл (на юго-западе Англии, под Уэльсом) примерно в два раза меньше площади долины, описанной Платоном. К тому же долина ориентирована по длине несколько по линии юго-запад — северо-восток. Однако у Платона нигде не сказано, что долина строго расположена по линии запад—восток, а сказано лишь, что долина с юга открыта ветрам. Если же считать длину и ширину «критиевской» долины в полтора раза меньше (2000×1500 стадиев), то полученная площадь долины совпадет с площадью реальной долины на юге Великобритании.

Как известно, уже в I веке до н. э. легионы Цезаря вторглись в Британию, поэтому ничего удивительного не было бы в предположении, что Британия была известна уже во времена Платона в IV веке до н. э. Тем более что, как замечает А. М. Городницкий, Улисс наблюдал «танцы Эос», т.е. северное сияние, которое он мог наблюдать, лишь пройдя Гибралтарский пролив и поднявшись до 50° северной широты, т. е. до широты Британии.

В качестве довольно смелой и бездоказательной версии можно было бы даже предположить, что город Посейдона находился на месте нынешнего Лондона. Правда, Лондон находится на расстоянии примерно 50 км от западного и южного берегов острова (что в пять раз дальше, чем 50 стадиев). К тому же в этом случае слова Платона о нахождении столицы на равном расстоянии от берегов пришлось бы истолковать как равное расстояние от двух ближних берегов. Преимущество же такого истолкования (безотносительно к Лондону или любому другому предполагаемому местонахождению столицы Атлантиды) заключается в том, что тогда снимается противоречие между первоначальным утверждением о местонахождении столицы на расстоянии 50 стадиев от каждого берега,

что при диаметре горы в пять стадиев и ширине каналов и валов по 3, 2 и 1 стадию, выливается в максимальные размеры острова 127×127 стадиев, и последующим описанием долины, занимающей лишь часть острова и являющейся самой прекрасной и удобной, но лишь одной из долин, размером 3000×2000 стадиев.

В книге Т. Н. Дроздовой и Э. Т. Юркиной «В поисках образа Атлантиды» по поводу неоднозначности в описании главной долины острова говорится следующее: «В приведенных словах Платона, по-видимому, был или неудачный перевод или неточность текста, так как столицу могла окружать равнина только с трех сторон. Последняя, четвертая оборонительная стена столицы подходила к самому океану, а сама равнина не могла быть окруженной горами с юга».

Среди предполагаемых потомков атлантов и гуг анчи Канарских островов, и кочевники-берберы из Ливийской пустыни, и даже жрецы Тибета и Гималаев.

По поводу происхождения гуанчей, кстати, среди «атлантологов» идет довольно интересная дискуссия. В частности, в книге «Тайны веков», составленной из опубликованных в свое время в журнале «Техника — молодежи» статей, по этому вопросу полемизируют Н. Непомнящий, автор очерка «Эти старые „Канарские тайны»» и Г. Босов, написавший статью «Архипелаг загадок». Автор первого очерка Н. Непомнящий рассматривает несколько загадок, связанных с историей и судьбой коренного населения Канарских островов.

Первая загадка: Куда делись эти светловолосые голубоглазые великаны, так изумившие первых европейцев, попавших на архипелаг. Автор считает, что гуанчи не были уничтожены пришельцами, а смешались с испанцами и другими европейцами.

Вторая загадка: Язык гуанчей. Гуанчи Канар, в особенности острова Гомер, могли переговариваться между собой с помощью свиста на расстоянии в 14 километров. И это были не какие-то заранее условленные сигналы, а самый что ни на есть живой разговорный язык, на котором можно было хоть сплетничать сколько угодно и о чем угодно. Гуанчи исчезли, но их язык свиста («сильбо Гомера») жив до сих пор.

Третья загадка: Гуанчи совсем не знали судоходства. И у них не было ни одного даже самого примитивного челна, лодки-долбленки и то не было. Генуэзские галеры и испанские каравеллы они сначала приняли за огромных невиданных птиц. Правда, они неплохо плавали саженками, но ведь так до Африки не доплывешь. Гуанчи оказались единственным островным народом в мире, не имеющим никаких мореходных навыков и не знающим, что такое «плавать по морю».

Четвертая загадка: Мумифицирование трупов умерших. При этом использовались ароматные травы, те же самые, что у инков. Отмечается сходство способов мумификации с египетскими. Близкие способы и в Перу. Вообще мумифицированием занимались всего лишь четыре народа: египтяне, инки в Перу, чибчамунски Колумбии и гуанчи.

Пятая загадка: На Канарских островах, население которых находилось на неолитической стадии развития, исследователи обнаружили в наскальных

изображениях следы письменности. По начертанию эти письмена сходны с западно-сахарскими. Некоторые исследователи сравнивают их с древне-ливийским, с пуническим (финикийским) и с нубийским письмом.

Возражая Н. Непомнящему по поводу причин исчезновения гуанчей, Г. Босов излагает версию, основанную на сообщениях очевидцев и современников эпохи конкисты — хрониста Тамарры, итальянца Бенцони и других неназванных авторов. Если древние «империи» Нового Света со своим многомиллионным населением были завоеваны испанцами чуть ли не за год-другой, то захват Канар затянулся на целое столетие. А ведь гуанчи были вооружены лишь деревянным и каменным оружием, а сражались они с закованными в латы и вооруженными огнестрельным оружием испанскими конкистадорами. Впервые флот генуэзцев пристал к берегам Канар в 1312 году. В 1341 году была отправлена португальская экспедиция в составе генуэзских и испанских моряков. А уже в 1391 году испанцы устроили на островах кровавую резню в отместку за смерть тринадцати орденских братьев, посланных папой Урбаном VI для насаждения христианства. Через пятнадцать лет после иысадки на островах французского головореза Жана де Бетанкура гуанчи изгнали захватчиков с Райских островов. В 1494 году испанская королева Изабелла купила у наследников Бетанкура право на острова и окончательно покорила их.

Гуанчи всегда сражались до конца. Если они и сдавались, то только для спасения женщин и детей. За 80 лет войны на истребление на «Великом острове» (Гран-Канария) армия гуанчей уменьшилась с 14 000 до 600 человек. А в своей последней битве большинство гуанчей бросилось в пропасть, будучи окруженными превосходящими силами противника, оставив врагу лишь полторы тысячи женщин, стариков и детей. В горах Тенерифе война длилась до конца 1495 года. Гуанчи сражались бы и дольше, если бы их армию не постигла эпидемия чумы, занесенной испанцами на остров. В итоге из 20 000 гуанчей, известных ко времени открытия и завоевания острова, осталось несколько сотен, может быть, одна-две тысячи. Численность их была уже слишком мала, чтобы сохранить в чистоте свой расовый тип, свою самобытную культуру. Они смешались с испанскими колонистами и утратили свой язык. Кстати, они первыми из завоеванных конкистадорами народов получили полноценное испанское гражданство.

Автор высказывает свое мнение о родословной гуанчей. Имеется довольно много гипотез — вплоть до самых фантастических: потомки пришельцев из космоса; и романтических: потомки пастухов-атлантов, которым-де удалось спастись, поскольку они со своими стадами находились высоко в горах в миг, когда Атлантида рухнула в пучины океана. Другие ученые считают их остатками древнего кроманьольского населения Европы и Северной Африки, уцелевшими от палеолитических времен, а может быть, потомками каких-то иных «нордических германо-славянских племен», занесенных мощным потоком северян в эпоху великого переселения народов. Считают их и реликтом семито-хамитских народов, в древности посещавших Пурпурные острова. Наконец в них усматривают потомков еще более древних мореходов — критян, греков-ахейцев, малоазийцев, «народов моря» (этрусков-турша, сардинцев-шардана, данайцев, филистимлян и др.), некогда чуть не захвативших Египет, разгромивших Хетское царство, частично осевших на территории Палестины и давших начало финикийскому морскому могуществу в Средиземноморье.

Египтяне изображали «народы моря» всегда с голубыми глазами и светлыми волосами, что, по мнению ученых, свидетельствует об их «северном» происхождении. По предположению известного исследователя фресок Анри Лота, племена критского происхождения после неудачных походов против Египта двинулись по направлению к Сахаре, где впоследствии ассимилировались среди своих ливийских союзников. Впрочем, и среди самих ливийцев издревле встречались племена самого разного происхождения и антропологического типа, в том числе и светлопигментированные, т. е. «голубоглазые блондины».

Мало могут помочь в выяснении родословной островитян и скудные остатки языка гуанчей, отдельные слова из которого были записаны монахами Бетанкура и другими хронистами. Предположение о том, что язык гуанчей представляет собой одно из архаических наречий древних берберо-ливийцев, не подтвердилось. Язык гуанчей не находится в родстве ни с одним из 300 диалектов берберов. И вообще, среди известных сегодняшним лингвистам языков мира не удалось найти «родственников» языку гуанчей. Может быть, из-за недостатка материалов, а возможно, «родственники» давно исчезли с лица земли, не оставив «лингвистического потомства».

Имеется еще одна — чисто антропологическая — возможность объяснения «светловолосости» и «голубоглазости» гуанчей. Антропологи уже давно заметили одну странную, но закономерную особенность — у изолированных на протяжении длительного времени эндогамных групп (брачные связи внутри группы) нередко наблюдается автоматическое увеличение числа индивидуумов со светлыми волосами и глазами. Происходит так называемый процесс изогаметации или выщепления рецессивных форм, в результате чего и появляются светлые волосы и голубые глаза. Примером могут служить изолированные группы некогда тем-нопигментного населения, ставшего «голубоглазыми блондинами», — например, нуристанцы Ирана, таджики некоторых долин Памира, буришки-вершики (хунза) Кашмира, отдельные горские народы Кавказа, лесные ненцы Западной Сибири, риффы-берберы Марокко и т.д. Первым это явление, кажется, обнаружил Н. И. Вавилов во время путешествия по Афганистану. Возможно, и гуанчи могли бы пополнить этот список.

Упоминают о проблеме гуанчей в своих книгах и А. М. Городницкий, и 3. Кукал, давая свое объяснение загадкам происхождения, истории и обычаев этого народа.

Искали Атлантиду и под водой. Об одной из таких экспедиций на научно-исследовательском судне «Витязь» с использованием глубоководного аппарата «Аргус» подробно рассказывает, в частности, известный геолог и поэт А. М. Городницкий, бывший участником этой экспедиции, в своей автобиографической книге «И вблизи и вдали». Автор отмечает, что от Гибралтарского пролива до Азорских островов вдоль зоны гигантских трещин, по которой проходит граница между Африканской и Евроазиатской платформами, тянется цепь подводных вулканов. В плане эта цепь имеет форму подковы, поэтому и называется по-английски «Хосшу». Наибольший интерес представляют соседние подводные вершины Ампер (100 м ниже уровня моря) и Жозефин (—150 м), первая из которых расположена на Африканской платформе, а нторая — на Евроазиатской. В 1973 году с борта научно-исследовательского судна МГУ «Академик Петровский» были сделаны фотоснимки Ампера, на которых видны вертикальные гряды, похожие на стены древнего города, располагающиеся по отношению друг к другу под прямым углом, что нехарактерно для естественных образований. Вот тга-то подводная гора Ампер и исследовалась. В результате было доказано естественное происхождение таинственных «стен».

Увы, абсолютное большинство исследованных объектов не только не подтверждали свое когда-либо бывшее погружение в пучину, но наоборот — демонстрировали неуклонный подъем над уровнем моря. Следы человеческой деятельности на них относились в лучшем случае к X веку нашей эры, в худшем — к XV, к эпохе интенсивного португальского мореплавания в западном направлении. Поэтому ни один из этих объектов не может претендовать на роль крупной державы, стремящейся завоевать мир «одним ударом».

Случались в истории поисков Атлантиды и фальсификации. Об одной из них сообщается в книге Е.В.Андреевой «В поисках затерянного мира (Атлантида)». Это история с письмом якобы внука Шлимана — Павла, который в газете «Нью-Йорк Америкен» 20 октября 1912 года опубликовал статью «Как я нашел Атлантиду». В статье рассказывалось о некоем пакете, оставленном Генрихом Шлиманом перед смертью, в котором находились доказательства существования Атлантиды в Западной Африке. «Павел Шлиман» приводил также описание невероятных находок своего деда в Трое, идентичных якобы найденным предметам в Центральной Америке. Сообщение было перепечатано несколькими газетами в Германии и Франции, но впоследствии оказалось фальшивкой.

Кстати, в книге Андреевой очень большое место уделяется анализу сходства средиземноморско-ближневосточной и американской цивилизаций. Упоминается, например, «древнее ацтекское предание, что прародиной ацтеков был остров среди моря — Ацтлан, откуда они переправились на другой берег в лодках. В старинной рукописи имелось изображение Ацтлана с пирамидой в центре и лодки, плывущей через море». Описываются воздвигнутые в Месопотамии зиккураты (пирамиды), и приводится мнение известного немецкого ученого конца XIX века Гумбольдта, который, тщательно изучив американские памятники, заметил, что «невозможно, читая оставленные Геродотом и Диадором Сицилийским описания пирамид-зик-куратов в Месопотамии, не поразиться чертами сходства этих памятников с пирамидами-храмами Анахуака в Америке».

Мифические, реальные, древние и не очень древние острова — ни один из этих объектов не может претендовать на роль платоновской Атлантиды. Таков неутешительный вывод исследователей. Согласимся с ними — они проделали колоссальную работу, без которой невозможно было бы искать иные версии.

Удивительно, но «атлантологи» готовы назвать ошибками Платона множество сведений, содержащихся в диалогах «Тимей» и «Критий», — 9000 лет, географические указания, численность войска, размеры сооружений.

Не подвергают они сомнению лишь одно указание. А именно, что Атлантида — остров. А собственно, почему? Разве географ IV века до н. э. Феопомп, на которого ссылался Элиан, не называл островами Ливию и Азию? Но мы-то знаем, что Ливия и Азия вовсе не острова.

В платоновскую же эпоху, когда не существовало карт в нынешнем понимании этого слова, когда большая часть земного пространства являлась недоступной для достоверного наблюдения и локализации, вряд ли существовали понятия материков и континентов. Большие участки суши, разделенные широкими водными преградами, могли восприниматься как острова, широкие реки могли приниматься за Проливы.

Даже более поздние и почти современные нам карты называли островами то, что ими не являлось. Например, совсем недавно островом считалась Калифорния.

Поэтому нам только и остается предположить, что Атлантида островом не являлась. В «Тимее» Платон пишет, что, перебираясь с острова на остров, можно было добраться до другого континента. Почему же это не могут быть крупные участки суши, разделенные широкими водными преградами?

Это предположение, кажущееся очень непривычным, пока что остается только предположением. Для того чтобы его проверить, надо перечитать диалоги Платона.

Геологические катаклизмы и Атлантида Платона

Прежде чем мы перейдем непосредственно к анализу текстов диалогов Платона, скажем несколько слов еще по одному вопросу: о реальных геологических событиях, которые могли иметь место одиннадцать с половиной тысяч лет назад, и отношения к этому описываемой Платоном Атлантиды.

Обратимся еще раз к книге Е. В. Андреевой:

«Советские ученые — академик В. А. Обручев и Е. М. Хагемейстер — в 1954 и 1955 годах высказали предположение, что материк Атлантиды мог быть причиной начала и конца оледенения северного полушария Земли».

Е. Хагемейстер пишет (1955 г.): «Советская экспедиция на ледокольном судне „Садко»… определила, что воды Гольфстрима проникли в Северный Ледовитый океан 10—12 тысяч лет тому назад. Эта дата вполне совпадает с датой гибели Атлантиды. Далее, экспедиция установила, что усиленное поступление вод Гольфстрима началось 3—5 тысяч лет тому назад. Остатки Атлантиды не могли погрузиться сразу и на большую глубину. Возможно, что именно 3—5 тысяч лет тому назад они опустились примерно на ту глубину, на которой находятся сейчас, и теплое течение хлынуло в Северный Ледовитый океан со всей своей мощностью… Итак, если допустить, что действительно существовал остров Атлантида, погибший 11515 лет назад, вся ледниковая проблема упрощается и разъясняется. Атлантида была причиной возникновения ледникового периода, Атлантида была причиной и его конца».

В. А. Обручев в статье «Загадка Сибирского Заполярья» (1954) отмечает: «Погружение Атлантиды, может быть, не такое внезапное и быстрое, как изложил греческий философ Платон в древнегреческом предании, а продолжавшееся несколько недель или даже месяцев или лет, с точки зрения неотектоники вполне возможно, а его последствия и виде сокращения и затухания оледенения северного полушария совершенно допустимы, закономерны, неизбежны».

Ну что же, возможно все так и было, и причиной прекращения великого оледенения действительно было погружение в океанские пучины некоего острова в Атлантическом океане, что привело к изменению маршрута Гольфстрима и омыванию его теплыми водами европейских берегов. (Хотя, заметим, что если исходить из справедливости гипотезы дрейфа материков, того предположения, что современные материки когда-то составляли единый континент и достаточно хорошего «складывания» этого континента из фрагментов, представляющих собой очертания существующих материков, то наличие в Атлантическом океане острова размеров, описанных Платоном, делает картину «складывания» явно дисгармоничной.) Возможно, что это действительно случилось около 12000 лет назад. Возможно даже, что воспоминания об этом катаклизме каким-то образом сохранились и были использованы позже Платоном.

Но значит ли все это, что в своих произведениях Платон рассказывает именно об этом острове и именно об этой катастрофе? А может быть, на фоне упоминания о катаклизме Платон говорит о чем-то своем? О чем же — это и есть тема нашего исследования.

А теперь перейдем к подробному исследованию текстов Платона.

3. КОНСПИРОЛОГИЯ ПЛАТОНА

 Вступление

За две с половиной тысячи лет после смерти Платона об Атлантиде были написаны горы исследований, никак не приблизившие человечество к пониманию сущности этого необычного феномена. Где только не искали священный остров Посейдона! И в северной Африке, где, по утверждению Геродота, жившего за столетие до Платона, на горе Атлас жили атланты, и в Средиземном море, и в Черном, и в Азовском, и за Гибралтаром, и в Северной Европе. Какие только чудеса изворотливости ума не демонстрировали исследователи этого вопроса! Отвергая одни факты из сообщения Платона и концентрируясь на отобранных и соответствии со здравым смыслом, они выдвигали гипотезы — одна другой экзотичней. Они чувствовали, что Платон намеренно ввел в текст некие фантастические преувеличения. Но с какой целью он это сделал? — мотивировки оставались неясными. Тем более, если учесть общий исторический фон, на котором происходили записанные им беседы.

В последние годы жизни Платона, как сообщает нам историческая наука, окрестные земли были охвачены непрекращающимися междоусобными побоищами. Платон не сидел в академической тиши сада, предаваясь фантастическим размышлениям и конструируя небылицы. Он активно участвовал в сложной политической жизни страны. Такую же напряженную и насыщенную жизнь вели его коллеги-собеседники и ученики. С калейдоскопической быстротой менялись военно-политические союзы и альянсы, вчерашние союзники сегодня становились жестокими врагами и мстили друг другу за нынешние или бывшие симпатии к врагам. Коллеги Платона уходили из жизни не по доброй воле. Чашу с цикутой был вынужден осушить Сократ. Иные ученики Платона и члены Академии бежали, были разорены, погибли (были убиты).

Сам Платон, согласно его жизнеописанию (А. Ф. Лосев, А. А. Тахо-Годи. «Платон. Жизнеописание»), умер от старости в тот момент, когда его ученики начали проявлять симпатии к неожиданно окрепшей и угрожающей афинянам Македонии. Он был бы огорчен, пишут авторы жизнеописания Платона, узнав, что его любимый ученик Аристотель принял приглашение царя Македонии Филиппа и уехал к его двору на службу.

Аристотель — «главный свидетель», человек, который должен был кое-что знать об Атлантиде, выразился в споре о существовании Атлантиды самым загадочным образом. Вероятно, он и не мог поступить иначе в силу очень сложной и опасной для жизни политической обстановки того времени.

Во-первых, он заявил, что Платон использовал описание Атлантиды в качестве предлога для изложения своих взглядов на проблему идеального государства.

А во-вторых, он добавил: «Тот, кто Атлантиду выдумал, тот и отправил ее на морское дно».

Надо полагать, Аристотель был хорошо знаком с диалогами «Критий» и «Тимей».

Из всех платоновских диалогов «Критий», может быть, самый странный, несмотря на то, что изучен он вдоль и поперек специалистами высочайшего уровня. Этот диалог (и фрагмент «Тимея») — основной и единственный источник сведений о легендарной Атлантиде, эта его особенность привлекала многих исследователей, но их общие усилия так и не внесли ясности во многие вопросы, возникающие у читателя. Комментарии добросовестных специалистов содержат указания на некоторые неразрешенные противоречия, отражают недоумение и отсутствие возможности внятно объяснить необъяснимое. К этим комментариям мы будем по ходу дела обращаться. Но попробуем перечитать «Крития» самостоятельно и обратить внимание на те неясности и особенности текста, которые, может быть, позволят нам подобраться к ключу, открывающему тайну Атлантиды.

Краткое содержание «Крития»

Тимей, Критий, Сократ, Гермократ. Сначала Тимей и Критий говорят о необъятности предмета рассуждения и заранее испрашивают снисхождения, ибо добиться правдивого изображения смертных сложнее, чем правдивого изображения богов. Сократ обещает Критию снисхождение, а заодно обещает его впоследствии и Гермократу. Далее Критий начинает свой рассказ.

Он говорит о войне, которая была между народами, жившими по ту и по сю сторону Геракловых столпов. По ту сторону жили цари острова Атлантиды, превышавшего величиной «Ливию и Азию» — ныне этот остров «провалился вследствие землетрясений и превратился в непроходимый ил, заграждающий путь мореходам».

Затем Критий подробно описывает историю страны афинян, а также устройство Акрополя.

Далее идет рассказ собственно об истории Атлантиды, о ее государственном устройстве и топографии, рассказывается кратко о том, что согласие и богатство постепенно превратились в безудержную жадность и силу — и Зевс «помыслил о славном роде, впавшем в столь жалкую развращенность» и собрал совет богов, чтобы принять решение об уничтожении Атлантиды… С какими словами обратился он к собравшимся, нам неизвестно. Именно здесь обрывается диалог «Критий».

Добавим, что произведение в целом производит впечатление не диалога, а монолога, исторического повествования, которому впоследствии была придана форма диалога, для чего в начале были помещены «ритуальные» вводные предуведомления Тимея, Сократа, Гермократа — весьма краткие и, на первый взгляд, не имеющие никакого отношения к существу рассказа. (Такова же, в сущности, и композиция «Тимея».)

Это характерно и для других поздних произведений Платона. Вот что об этом говорится в Энциклопедии Кирилла и Мефодия: «После 3-й Сицилийской поездки Платон задумывает монументальные трилогии, но осуществляет свои замыслы только отчасти: „Тимей», „Критий» (не завершен),

„Гермократ» (не написан), „Софист», „Политик» (не написан). Сократ перестает быть ведущим участником беседы („Тимей», монолог пифагорейца Тимея о создании мира и человека, „Критий», монолог Крития об Атлантиде), а в „Законах» Сократа вообще нет. Единственный традиционный сократический диалог этого периода — „Филеб» (под именами Филеба и Протарха Платон вывел Евдокса и Аристотеля)».

Обратим внимание и на то, что по ходу рассказа Крития ни у одного из собеседников не возникает ни одного вопроса. Даже если допустить, что они впервые слышат историю об Атлантиде, и то совершенно удивительным образом они пренебрегают возможностью использовать свой аналитический аппарат для сопоставления информации, сообщаемой рассказчиком. Пятым незримым участником диалога, возможно, является сам Платон, записывающий рассказ Крития. Отсутствие какой бы то ни было реакции на сообщаемое Критием удивительно, ибо речь идет о воплощении идеального государства, о котором так много рассуждали мыслители ранее. И Атлантида вовсе не соответствует целиком и полностью тем требованиям, которые предъявлялись к идеальному государству.

О государстве Сократа

И самом начале диалога «Тимей» Сократ напоминает собеседникам основные положения своей концепции государственного устройства, изложенные им в диалоге «Государство», о котором мы потом еще скажем. В их число входят сословность общества, регулярное войско, равноправие мужчин и женщин, обобществление детей и их распределение по сословиям согласно их возможностям, браки по жребию.

Далее он предлагает вступить в соревнование друзьям-философам, на что Гермократ предлагает Критию повторить рассказ о древнем подвиге афинян, победивших варваров. То есть, по сути, предлагает изложить концепцию (возможно, близкую к идеальной) государственного устройства Афин.

И Критий довольно легко, без всяких предосторожностей, играючи, излагает короткую историю победы афинян над атлантами, восхваляя свою древнюю страну.

Тем более удивительно, что на следующий день в ответ на такую же просьбу он рассказывает о том же, но с другим акцентом — как бы мимоходом и. в общих чертах об афинском государстве, и очень подробно и очень восторженно об Атлантиде. Рассказ об Атлантиде в три раза больше рассказа про Афины. При чтении «Крития» создается ощущение, что идеальным государством было вовсе не афинское, им была Атлантида. И это идеальное государство никак не вписывается в «сократовскую схему». (Хотя, заметим здесь, историки считают, что сократовские «тоталитарные» порядки в государстве были как раз характерны для Атлантиды. Это понятно — разве мог быть тоталитарный строй у праафинян? Ни в коем случае! И что с того, что в «Критий» нет ничего такого, что могло бы совпасть с «тоталитарными» мечтами?!)

Обратим внимание и еще на две фразы в диалоге «Тимей». Критий предваряет рассказ такими словами:

«Я совсем не уверен, что мне удалось бы полностью восстановить в памяти то, что я слышал вчера, но вот если из этого рассказа, слышанного мною давным-давно, от меня хоть что-то ускользнет, мне это покажется странным».

Сократ на сомнение Крития в интересности предмета разговора отвечает:

«…важно, что мы имеем дело не с вымышленным мифом, а с правдивым сказанием. Если мы его отвергнем, где и как найдем мы что-нибудь лучшее? Это невозможно».

Удивительно, что Сократ, еще не слыша рассказа Крития, уверен в его правдивости. И уверен в том, что лучшего разговора об идеальном государстве быть не может.

Спаситель в IV веке до н. э.?

Как известно из традиционной истории, автор диалогов, в том числе и диалога «Критий», Платон жил в IV веке до н. э. — смерть Платона последовала в 347 году до н. э. Тогда же, следовательно, жили Тимей, Критий, Сократ и Гермократ. Участники диалогов жили в дохристианскую эпоху и поклонялись олимпийским богам. Тем удивительнее щучит вторая фраза Тимея, начинающего диалог «Критий». С радостным облегчением, завершив свое рассуждение (диалог «Тимей»), он говорит:

«Богу же, на деле пребывающему издревле, а в слове возникшему ныне, недавно, возношу молитву:

пусть те из наших речей, которые сказаны как должно, обратит он нам во спасение, а если мы против воли что-то сказали нескладно, да будет нам должная кара».

Что же это означает? Что такое Бог, возникший в слове? Не отсылает ли нас эта фраза к знаменитому евангельскому тексту? «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». О каком Боге идет речь? Что нам известно о Зевсе, воплотившемся в слове? Или об Аполлоне, воплотившемся в слове? Или еще о каком-нибудь олимпийском обитателе?

Что означает надежда на то, что Бог обратит во спасение сказанную речь? Известно ли нам что-то о Зевсе, порождающем надежду на спасение? На спасение через слово? Или что-то такое о каком-то другом боге?

Открываем 3-й том четырехтомного собрания сочинений Платона, том 17 библиотеки «Философское наследие», автор вступительной статьи и статей А. Ф. Лосев, авторы примечаний А. Ф. Лосев и А. А. Тахо-Годи. Уважаемые исследователи никак не комментируют вторую фразу диалога «Критий». Либо они не придают ей никакого значения, кроме «ритуального», либо, соблюдая негласный научный запрет на всякую мысль, способную распространить интерес к гиперкритицизму, сознательно даже не пытаются как-то истолковать загадочную вторую фразу Тимея.

Мы знаем одного Бога, воплотившегося в Слове и пришедшего в мир, чтобы открыть дорогу к спасению человеческого рода. Это христианский Бог — Иисус Христос, которого и называют — Спаситель.

Если предположить, что Тимей говорит именно о Христе, пребывающем издревле, а в Слове возникшем «ныне, недавно», то это означает только одно. Они жили почти одновременно, философы, участвующие в диалоге, в том числе и Сократ, и Платон,— и Христос. Согласно традиционной хронологии — в I веке нашей эры. Впрочем, и вопрос о времени жизни Христа все еще является дискуссионным. Некоторые исследователи считают, что тот, кого принято называть Иисусом Христом, жил гораздо ближе к нашему времени, — может быть, в XII или в XIII веке, если опираться на данные исследований Туринской плащаницы, — той самой, в которую, по преданию, было завернуто тело умершего на кресте Сына Божьего. А если это так, то и участники платоновских диалогов жили тоже никак не раньше этого времени. Скорее, даже позже, ибо Евангелие от Иоанна, которое они цитируют в завуалированном виде, было написано еще позже.

В этом же первом абзаце диалога Тимей предупреждает, что «должная кара поющему не в лад состоит в том, чтобы научить его ладу». И добавляет:

«дабы впредь мы могли вести правильные речи » рождении богов, пусть будет в ответ на эту мольбу даровано нам целительное снадобье, изо всех снадобий совершеннейшее и наилучшее, — знание. Сотворив же молитву, по уговору передаем слово Критию».В этом фрагменте все кажется очень странным.

Что это значит — «если мы против воли что-то сказали нескладно, да будет нам должная кара»? Почему речь идет о нескладности, а, допустим, не о правдивости (объективности) или полноте рассказа? Именно об этом в первую очередь обычно заботится рассказчик, сообщающий информацию о событиях, известных ему одному, а вовсе не о складности. Тем более что всем участникам диалога известна тема предстоящей беседы — они избрали ее накануне. Тем не менее в преддверии получения уникальной информации пять философов как бы заклинают самих себя добиться именно складности, то есть свести концы с концами. Их воля, их усилия направлены на достижение лада. Что это значит? Они заранее очень озабочены тем, чтобы получилось складно. Но если получится нескладно против их желания, то они будут достойны наказания. То есть здесь складность выступает как синоним истинности — так сказка бывает складной или нескладной, особенно если она призвана скрыть под своей одежкой плоть реальности. Возникает ощущение, что собравшиеся пытаются выработать между собой некий особый «сказочный» язык, чтобы быть в ладу с тем, о чем нельзя сказать прямо. Создается впечатление, что они боятся того, что будут видны «швы», что не удастся добиться согласованности информации в рамках какой-то определенной системы требований.

Очень озабочен Тимей и тем, чтобы «впредь мы могли вести правильные речи о рождении богов». С этой установкой согласны и его собеседники, хотя и не раскрывают существа «неправильных разговоров». Боязнь сказать что-то не то о рождении богов — тем более что в дальнейшем о них почти ничего и не говорится, — выглядит более чем странно.

Не менее загадочно выглядит и мольба о целительном снадобье — знании. От чего оно должно исцелить? Наилучшее и совершеннейшее снадобье — знание о войне между афинянами и обитателями Атлантиды. Речь идет, следовательно, о достоверном и точном знании, которое способно излечить — от беспамятства? от недостоверного ложного знания? от неправильных разговоров о рождении богов? Или, говоря о знании, участники диалога имеют в виду и просто умение, способность выработать «шифр», найти «код» для кодирования информации, которую они хотят донести до слушателей? Остается только гадать, что имели в виду Тимей и присоединившиеся к нему Сократ, Критий и Гермократ.

Как мы видим, еще не начав слушать рассказ об Атлантиде, все участники диалога с великой тревогой заклинают себя избегать каких-то неведомых нам опасностей. Какие же могут возникнуть опасности для рассказывающих об идеальном государстве Атлантиде и для слушающих о нем? Совершенно неясно, ибо в предшествующих диалогах Платона без всякой опаски высказывались суждения об идеальном государстве в будущем (вообще), а чем опасен разговор об идеальном государстве в прошлом? Почему участники беседы так страшатся, что у них выйдет нескладно? Может быть, потому, что говорят они на эзоповом языке?

Далее вступает в разговор основной рассказчик, Критий. Он довольно пространно разъясняет собравшимся трудность и необъятность задачи, стоящей перед ним. Смысл его тревоги в том, что он опасается — его рассказ не вполне будет соответствовать реальности. Он боится сурового суда коллег, могущих его уличить в неточностях. Но возникает закономерный вопрос: как могут собеседники судить о правдивости рассказа Крития, в котором они услышат историю о том, что происходило 9 тысяч лет назад? Они не имеют возможности проверить эту информацию, сопоставив ее со своею, — у них якобы такой информации нет. А между тем Критий намекает чуть выше, что они, его собеседники, могут быть суровыми судьями.

Он приводит пример с живописцем. Если он изобразит более или менее похожими на реальные горы или леса, мы не судим его строго и не сверяем изображение с реальностью. Но если он напишет наш портрет — мы живо чувствуем упущения, всегда бываем очень внимательны к ним и являем собою суровых судей тому, кто не во всем и не вполне достигает сходства.

Очень странный пассаж, намекающий на то, что потенциальным слушателям есть с чем сравнивать рассказ Крития. С чем же? Они впервые его услышат. События, о которых пойдет речь, происходили, повторяем, якобы 9 тысяч лет назад. Смертное в отличие от божественного изобразить затруднительно, — подчеркивает Критий. Он заранее испрашивает у Сократа снисхождения — и Сократ охотно вручает этот дар Критию, а заодно наперед одаряет им и Гермократа, который впоследствии также ни слова не проронит об Атлантиде. Гермократ, приняв сократовский дар, подбадривает Крития, призывая его проявить какую-то необыкновенную смелость: «Ну что ж, робкие мужи еще никогда не водружали трофеев, Критий, а потому тебе следует отважно приняться за свою речь…»

Необъяснимыми, совершенно необъяснимыми иыглядят все эти предосторожности, заклинания, подбадривания, поощрительные речи. Ничего подобного не было накануне, когда Критий в общих чертах рассказал об Атлантиде (диалог «Тимей»). Здесь, в преддверии предстоящего рассказа, речь идет о какой-то предстоящей победе, о каком-то достижении — почти героическом. А между тем, по словам Гермократа, храбрецу Критию предстоит рассказать всего-навсего о добродетелях древних граждан, воспеть эти добродетели. Что же в этом героического, что это за подвиг, о каких трофеях идет речь?

Примечания выглядят очень странно: Трофеи воздвигались из отнятого у врага оружия.

У какого врага должен быть отнять «оружие» (и какое «оружие») Критий своим рассказом об Атлантиде?

Обращает на себя внимание еще одно слово, ироде бы некстати возникающее в беседе. Это слово — «театр».

Сократ говорит «так уж и быть, любезный Критий, открою тебе наперед, как настроены зрители яого театра: предыдущий поэт имел у них пора-штельный успех, и, если только ты окажешься в состоянии продолжить, снисхождение тебе обеспечено».

После короткой реплики Гермократа Критий почти сразу же реагирует именно на эту фразу таким образом:

«…если я верно припомню и перескажу то, что было поведано жрецами и привезено сюда Солоном, я почти буду уверен, что наш театр сочтет меня сносно выполнившим свою задачу».

11. ПАДЕНИЕ ВИЗАНТИИ И РУССКАЯ ЦЕРКОВЬ

Путь к взаимному проклятию

…

<Принятие католических догматов тремя православными иерархиями>

Произошло … в 1439 году, еще до падения Константинополя.

Вселенский собор, на котором произошло это «событие», состоялся во Флоренции, и митрополит Владимирский Исидор был на него приглашен. Великий князь Московский Василий настоятельно не советовал митрополиту туда отправляться. Но Исидор (грек по происхождению) поехал, несмотря на то, что князь ясно ему говорил — Московия этой унии не примет.

Впрочем, историки трактуют этот сюжет по-разному. Например, В. Череванский в книге «Последний вздох Византии» пишет:

«Москва разрешила своему митрополиту Исидору побывать на западе, во Флоренции, присмотреться там к латинским духовным порядкам и, возвратившись в отечество, доложить князю обо всем виденном и слышанном. Исидор превзошел данные ему полномочия и настолько присмотрелся к западным порядкам, что папа разрешил ему служить мессы, как бы он служил в звании кардинала. Молва об его ренегатстве достигла Москвы ранее, нежели он появился у кремлевских святынь. За измену православию его судили особым собором, сняли с него священство и заключили в тюрьму. Из тюрьмы он бежал к латинянам. В награду за его ревность к католицизму ему были поднесены во Флоренции красная мантия, красная шапка, кольцо и зонтик — символы пожертвования и последней каплею крови на пользу св. Католической церкви».

Князь не собирался выполнять решение Флорентийской унии. В 1448 году на Соборе русского православного духовенства по прямому предложению Василия был избран новый митрополит — епископ рязанский и муромский Иона.

С тех пор более ста лет московские митрополиты избирались без рукоположения константинопольского патриарха. А в 1589 году был избран первый русский патриарх Иов.

Историки считают, что из-за этого русская православная церковь перестала быть апостольской.

Но совершенно не задаются вопросом, а осталась ли апостольской Константинопольская патриархия, если она фактически перестала быть вселенской (самостоятельной), а подчинилась латинянам и даже догматы изменила в пользу тех, которые были искажены Папой Римским (по сравнению с утвержденными на первых семи вселенских соборах). Кто знает, может быть, именно русская православная церковь и сохранила больше других свою «апостольскую» сущность и имела все основания для того, чтобы это утверждать.

6 января 1449 г. Константина провозгласили императором. «Положение Византии было уже таково, что на избрание императора было секретно испрошено согласие султана; посольство с этим ходатайством выполнил личный друг Константина Франц, оставшийся его искренним и умным советником до последних минут его жизни. Колоссальная Византия состояла теперь только из одного Константинопольского округа».

После Флорентийской унии и падения Константинополя (1453 г.) московский царь занимает место византийского императора — хранителя и блюстителя истинной веры.

А кто еще должен был объявить себя таковым? Отступники? Ревизионисты решений первых семи соборов, поправшие равновеликость церквей и добровольно отказавшиеся от своих православных догматов?

В этом решении была своя логика.

(Напомним, что согласно нашей гипотезе, это было время жизни Платона — Гемиста Плетона, может быть, закат его жизни — и на этом закате он видел и религиозную, церковную сущность «зевесова мятежа», логически вытекающую из политической сущности, — но именно в этой сфере, призванной блюсти нравственные опоры человеческой природы, наблюдалось чудовищное разложение и отступничество, вседозволенность и цинизм, провозглашенные нормой; кто знает, может быть, именно эти события и стали последней каплей, которая переполнила чашу терпения философа и заставила его найти способ, обойдя запреты, поведать об идеально устроенной империи, где все было прекрасно, где народы процветали и господствовал высокий строй мысли. Более того, Платон был, возможно, и участником Флорентийского собора — ведь жил он — Гемист Плетон — во Флоренции.)

Просуществовав на «незаконных» основаниях до 1589 года (может быть, в надежде, что Константинопольская патриархия вернет себе самостоятельность и выйдет из-под сапога Римского Папы, но так и не дождавшись этого), московское православие ввело свое собственное патриаршество.

Так был закреплен разрыв не только с католицизмом, но и с европейским православием, которое так католицизировалось с течением времени,

что даже не считало нужным упоминать о том, что когда-то, изначально, в четырех православных патриархиях было принято троеперстие.

(Когда патриарх Никон задумал свою «реформу» и обратился за подтверждением истинности и верности «троеперстия» к константинопольскому патриарху, тот уклончиво ответил, что вообще не важно, сколькими перстами креститься и благословлять, лишь бы «благословляющий и благословляемый помнили, что благословение исходит от Иисуса Христа».)

Излагая эту ситуацию, возникшую в середине многострадального и переломного XV века, мы хотим обратить внимание читателей именно на тот факт, что с этого момента двоеперстие (и также сокращенное Исус, пост в субботу, крещение слева направо и двойное, сугубое аллилуйя — важны они или нет) для трех православных патриархий, ушедших под крыло римской курии, стало вполне допустимым, а для Руси — нет.

Но все-таки давление христианского мира на Московию и проникновение «латинских прелестей» имело место быть — потому что и Римский Папа не оставлял мысли подмять под себя Московию. Ересь двоеперстия и прочего ревизионистского латинизма все более и более проникала на Русь. Именно поэтому в конце концов патриарх Никон и был вынужден «проводить реформу», а позднее тех, кто склонился к ереси, назвали старообрядцами. Действительно, они придерживались «старого» обряда, он и существовал-то на Руси лет 100—150 — во время наибольшего ослабления имперской метрополии. Как только она начала набирать силу, с ересью начали бороться. И назвали ее

совершенно правильно — старым обрядом. А вовсе не истинным, не ветхим, не древним. Истинным, первоначальным, ортодоксальным, апостольским как раз было то, что пытался восстановить патриарх Никон. Он об этом прекрасно знал. И для того, чтобы подтвердить изначальность истинно-апостольского православного обряда, и обратился к константинопольскому патриарху. Но патриарх предал православие во второй раз. Он ведь был уже в услужении у Папы Римского! Что же оставалось ему делать, если он находился от Папы в зависимости?

Но из всей этой истории мы можем еще раз увидеть то, что подтверждает нашу исходную гипотезу. А именно, что в Московии, жалком осколке имперской метрополии, православное духовенство, формально подчиняясь константинопольскому патриарху, фактически, реально подчинялось великому князю — то есть в действительности высшая духовная власть на Руси (как светская и судебная) принадлежала князю. Это понимали все православные иерархи и воспринимали как естественное положение вещей (за исключением иностранца грека Исидора, который, приехав на Русь, питал западные иллюзии).

Так Платон (Гемист Плетон) и описывал порядки в Атлантиде, посейдоновой империи. Вспомним также о том, что, видимо, после смерти Посейдон был обожествлен и в честь него был выстроен храм — храм Посейдона. Автор диалога «Критий» ясно указывает нам на особенность описываемой им державы — здесь цари равновелики богам.

Было ли что-нибудь подобное в европейских странах? Обожествлялись ли там короли и императоры? Строились ли в их честь храмы? Да, Лукиан, например, вспоминает о храме Александра Македонского, но насмехается над этим, как над самозванством царя, да и построивших храм подданных явно считает льстецами и мошенниками.

А вот храм Посейдона в Атлантиде был. И в связи с ним никаких сатирических дискуссий не велось — так у Платона в «Критий».

Посмотрим, как эта информация соотносится с тем, что было на Руси в пору ее наибольшего ослабления.

В конце XV — начале XVI веков на Руси, в церковных кругах шли дискуссии о природе царской власти. Сторонник официальной церкви Иосиф Волоцкий спорил с Нилом Сорским.

Победил Иосиф Волоцкий.

«Иосиф Волоцкий возглашал божественную природу царя, который только естеством подобен человеку, „властию же сана яко от бога». Волоцкий призывал подчиняться великому князю и выполнять его волю, „как если бы Господу работали, а не человеку»».

То есть иными словами, официальная православная русская церковь настаивала на божественной природе царя, то есть признавала его верховную власть и в духовной сфере.

Сторонникам западной церкви на Руси и самой западной церкви это казалось странным и недопустимым. Но тем не менее на Руси так было. И если Платон (Гемист Плетон), описывая Атлантиду, имел в виду рухнувшую империю (по новой хронологии — Русь-Орду, Монгольскую Русь), то именно это отличие он и должен был зафиксировать как главное смысловое отличие. То, что отличало Атлантиду от известного ему католического мира.

Здесь же еще раз скажем о том, что Платон, походя, мимолетно упоминая о том, что цари Атлантиды покорили многие народы и страны («до Тиррении и Египта»), ни словом не упоминает о том, что в этом многонациональном государственном образовании могли идти жестокие религиозные войны. А ведь именно это обстоятельство и отличало средневековую Русь от Западной Европы — пока в цивилизованных католических странах шли войны и между разными направлениями католицизма, и между католиками и мусульманами — в России ничего подобного не было. Ни один из европейских путешественников ничего не говорит о том, что православные христиане, неверные и язычники находятся во враждебных отношениях.

Как мы помним из книги об «открытии» Московского царства английскими представителями торговой компании, выданная им грамота московского царя благосклонно принималась правителями множества земель, независимо от вероисповедания населяющих ее жителей.

12. МЕСТО, КОТОРОГО НЕТ

Утопический роман

Именно так переводится с греческого всем известное слово «Утопия». И мы привыкли думать — в силу своего коммунистического воспитания — что авторы утопических романов были провозвестниками социалистической идеи. Что они мечтали о счастливом будущем человечества и, отворачиваясь от ужасного настоящего, грезили о далеком грядущем, где нет несправедливости, эксплуатации человека человеком, частной собственности, где оптимальным образом организована экономическая и политическая жизнь государства, где нет социальных язв, где люди соответствуют высоким нравственным критериям и реализуют в жизни гуманистические идеалы.

Но не пора ли пересмотреть наше отношение к этому явлению — утопическому роману? С точки зрения строителей социализма, действительно, в трудах утопистов можно обнаружить что-то, что может представить их как идейных предшественников Маркса и Энгельса.

Но в том-то и дело, что сами писатели, создавшие утопические романы, ни о каком Марксе и не помышляли.. Более того, само понятие «социализм» было сформулировано только в 30-е годы XIX века, и пользоваться таким понятием утописты не могли. Это мы «подгоняли» их книги к своей идеологии, это мы приписывали их по ведомству борцов с язвами несоциалистических формаций. Так же, как ныне, наши «новые коммунисты» привлекают для обоснования своих идей христианское учение… Но какое отношение имеет это к существу вопроса? Никакого.

Явление утопического романа следует рассмотреть заново. Тем более что в известных и уже упоминавшихся нами произведениях не раз упоминается Атлантида.

Эта тема вновь возвращает нас к XVI веку — веку открытия английскими путешественниками «царства Московского». По какой-то странной причине о существовании такого царства они не знали. Знали о далекой Индии, о еще более далеком Китае, знали даже о находящейся в другом полушарии Америке, а вот о Царстве Московском — совершенно ничего. Как такое могло произойти?

По нашему мнению, только по одной причине—в течение 100—150 лет само упоминание о Московском царстве (осколке ненавистной империи — Атлантиды) было запрещено. Выросли уже целые поколения, для которых такой земли и населяющих ее народов просто не существовало. О них ничего не было известно. И это очень странно. Ведь в XV—XVI века образование в европейских странах было поставлено очень хорошо, каждый более или менее грамотный человек знал не только о далеких землях своего времени, но и о древних царствах и империях. Каждый образованный человек обязан был изучать «античное» наследие, да и более близкую историю — а в ней немало

было связано и с русскими князьями (в том числе и браки, и военные походы, и крестовые походы). Тем не менее факт остается фактом — европейцы в середине XVI столетия уже совершенно ничего не знали о Руси. Это было подлинная Утопия — место, которого нет. Его уже не было и в учебниках истории (написанных к тому времени для идеологического обоснования западной легитимности). А началось это, вероятно, еще при жизни Платона (Гемиста Плетона).

Образованнейшие люди XVI века читали труды «античных» авторов, в том числе и Платона. Считается, что на авторов утопических романов неизгладимое впечатление произвел именно диалог «Критий» — не самое главное произведение философа — и они предались бесплодным мечтаниям.

«…В самой постановке проблемы создания идеального человеческого общества у Платона содержалось немало положительного, и поэтому влияние Платона на утопистов XVI—XVII веков вовсе не было парадоксальным… Популярности идей Платона способствовала и схоластическая традиция, и канонизация его произведений, проштудировать которые считал своим долгом каждый ученый — и богослов, и светский человек».

Писатели-утописты

Итак, труды Платона штудировали и Томас Мор («Утопия»), и Кампанелла («Город Солнца»), и Фрэнсис Бэкон («Новая Атлантида»), и Сирано де Бержерак («Иной свет, или Государства и империи Луны»), и Дени Верас Д’Алле («История севарамбов»).

Сразу скажем, что два последних автора нам кажутся менее интересными — они и более удалены по времени от Платона (Гемиста Плетона), и не принадлежат к властной европейской элите. А вот трое первых — это совсем другое дело. Вот, например, Томас Мор. Ему, как нам кажется, предаваться бесплодным мечтаниям было некогда, да и по статусу вряд ли подходило. Выходец из семьи потомственных юристов, Томас Мор сделал невиданную политическую карьеру от члена парламента до лорда-канцлера Англии. Генрих VIII его уважал и ценил, поручал ему ряд важнейших дипломатических миссий, но в конце концов обвинил в государственной измене и обрек на мучительную казнь.

Литературное наследие Мора не столь уж велико, но как считают специалисты, влияние его было огромным. Миниатюрные комедии, сатиры, эпиграммы. Стихотворения, названия которых примечательны, — «О жажде власти», «Воля народа дает короны и отнимает их». Жизнеописание одного из величайших деспотов — «История Ричарда III». В этом ряду и в свете биографии Мора самая его знаменитая книга выглядит очень странно — «Золотая книга, столь же полезная, как забавная, о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопия». Книга была издана в 1516 году на латинском языке. Через 19 лет в Тауэре Томас Мор был казнен — и ныне, спустя почти 500 лет приговор «за государственную измену» не отменен.

Ученые считают, что книга об острове «Утопия» никак не была связана с трагическим концом лорда-канцлера. Мы в этом не уверены и попробуем чуть позже рассмотреть ее в свете нашей ненаучной гипотезы. А пока что скажем и о других двух утопистах.

Совсем другой была судьба монаха-доминиканца Томмазо Кампанеллы. Он родился в Калабрии и пятнадцати лет постригся в монастырь. «Начинаются упорные занятия философией и теологией, изучение работ Аристотеля и Фомы Аквинского. Но пытливый и глубокий ум Кампанеллы рвется из тенет церковной учености. На полках монастырских библиотек он находит труды Демокрита и Платона, по-своему осмысливает их».

Как именно «по-своему» — остается неизвестным. Важно другое — Кампанелла активно участвует в политической и идеологической борьбе. Он участвует в заговоре против испанского владычества в Калабрии — и от казни его спасает лишь сан, он объявляется еретиком. Инквизиция осудила Кампанеллу на пожизненное заключение — и он провел в различных тюрьмах свыше 27 лет. Но и в тюрьме он не встал на путь истинный. В 1602 году, едва оказался «на нарах», Кампанелла написал «Город Солнца, или Идеальная республика. Политический диалог» (издана в 1623 году). В 1616 году за решеткой написал книгу в защиту Галилея (издана в 1622 году). Едва оказавшись на свободе, он вновь упорно стал защищать Галилея — пришлось бежать в Венецию, а затем и во Францию. В изгнании он и умер в 1639 году.

О Фрэнсисе Бэконе, авторе книги «Новая Атлантида», мы уже говорили — его отец был лордом-хранителем печати, но сын пошел еше дальше. Выпускник Кэмбриджа, он стал членом парламента, побывал в оппозиции власти, потом был востребован вступившим на престол королем Яковом 1-й взлетел до лорда-канцлера, пожалованного титулами барона Веруламского и герцога Сент-Альбанского. Но и Бэкон был обвинен в злоупотреблениях и приговорен к тюремному заключению. И хотя он был в конце концов помилован королем, на государственную службу больше не вернулся. Он занялся наукой и литературным трудом. В последние годы жизни он и писал «Новую Атлантиду». Умер Фрэнсис Бэкон в 1626 году.

Теперь проследим то общее, что просматривается в судьбах этих трех людей.

Все трое принимали активнейшее участие в политической жизни. Двое были на службе у действующих королей — и на очень высоких постах, третий, монах-доминиканец, участвовал в заговоре против действующей власти. Все трое были не в ладах с законом — Мор был казнен, Кампанелла чудом избежал казни, но умер на чужбине, Бэкон едва избежал уголовного преследования.

Мор писал свою утопию, выехав за пределы Англии, — во Фландрии, в кружке гуманистов Эразма Роттердамского, Кампанелла — в тюрьме, Бэкон — в опале. Все три произведения были изданы на латыни. Во всех трех упоминается Платон и Атлантида. И повествуется о государстве, которого нет.

Конспирологический роман

Исследователи (наши, отечественные, учившиеся в советских вузах) считают, что эти три автора, очень хорошо осведомленные в политических

делах своего времени и даже находящиеся на вершинах власти (Мор и Бэкон), ни с того ни с сего, просто из сочувствия к трудовому народу, вдруг впадали в ребяческую мечтательность и грезили о том, что когда-нибудь государственные институты начнут работать по-другому и обеспечат счастливое будущее простого люда. Это они-то, великолепно знающие природу власти и изучившие на практике все ее тайные и явные механизмы, не хуже Макиавелли! Странно. Считается, что они видели главное зло в частной собственности и полемизировали друг с другом по этому вопросу. При этом, всуе упоминая именно Платона, разработки которого в плане государственного устройства и законодательства были такими бесплодными, что никто и никогда не пожелал ими воспользоваться. Причем делали это писатели-утописты с упорством поистине удивительным.

Посмотрим на всю хронологическую цепочку, исходя из того, что Платон все-таки жил в первой половине XV столетия (а не в далеком IV веке до нашей эры!).

Итак, Платон (Гемист Плетон), умерший предположительно в 1463 году, незадолго до смерти написал диалог «Критий», в котором рассказал об идеально организованном государстве Атлантиде.

Томас Мор в 1516 году выпустил «Золотую книгу, столь же полезную, как забавную, о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопия».

Томмазо Кампанелла в 1602 году написал «Город Солнца».

Фрэнсис Бэкон в 1623 — «Новую Атлантиду».

Каждый из них описывал место, которого нет нa карте. Место, которого нет в действительности.

У-топию (не-место). Сам термин известен из платоновского «Государства», где об утопии рассуждает Сократ.

И, как нам кажется, они не случайно упоминали о Платоне и его Атлантиде. Атлантиды тоже не было на карте, ее не было и в действительности — ибо она погрузилась в морскую пучину (или, по нашей версии, в пучину времени и изоляции). Но все три автора — повторяем, очень хорошо осведомленные в тайных политических материях! — подобно Платону и Аристотелю знали, на наш взгляд, что она, эта Атлантида, в действительности существует. Как существует и запрет на то, чтобы говорить о ней, о ее прошлом и тем более о ее настоящем, так сильно отличающемся от западноевропейской действительности. Западноевропейская модель мира и ее обоснование — единственно верное учение — не должны были быть поколеблены сравнительным анализом, в результате которого выявились бы достоинства другой модели мироустройства. Важность такой позиции более чем очевидна — ведь западноевропейские властители весь XV век бились за свой королевский статус, истребляли аристократию, разрабатывали законодательную базу «под себя», стремились стереть из памяти своих народов сомнения в своей легитимности. (Об этом мы говорили на примере лекций по истории средневековья Т. Н. Грановского и на примере анализа ми-фографических источников.)

Таким образом мы хотим подвести читателя к мысли о том, что Томас Мор, Томмазо Кампанелла и Фрэнсис Бэкон вовсе не занимались бесплодными мечтаниями на чужбине, в тюремных застенках, в незаслуженной опале. Они стремились продолжить дело Платона, его научный подвиг и не дать забыть человечеству о том, что случилось не так давно. Они стремились поведать читателям о другой модели мироустройства, которая никуда не делась и которая существует и в их время, они стремились показать, что тот тип власти, экономики и нравственности — не единственно возможный, что вполне возможен и другой — более совершенный. И этот совершенный тип был когда-то (в имперские времена) реальностью и в европейских странах, жители которых вовсе не обречены на все то, что им преподносится как единственно возможное и правильное.

Все три автора показали чудеса изобретательности, чтобы рассказать о том, о чем рассказывать было запрещено, и в этом смысле они не уронили марку Платона. Они, вероятно, во многом заблуждались, ибо сами имели очень скудные данные о том, что же происходит в их время на «утонувшем острове» — на территории надежно изолированного осколка славной империи Атлантиды — жалкой Московии. Они предполагали, что этот осколок смог и в изоляции сохранить многие достоинства своего мироустройства. Они ошибались. Там, в метрополии погибшей империи, тоже шли процессы разложения и преобразования. Но тем не менее она все еще демонстрировала редчайшим путешественникам (английским купцам, например, «открывавшим» Московию) те фундаментальные отличия, которые и были зафиксированы писателями-утопистами.

Многое было ими выдумано специально для того, чтобы замести следы их конспирологической деятельности, как многое было выдумано с этой целью и Платоном. Но сквозь это многое камуфляжное проступает немногое истинное. Главное — это отношение к частной собственности.

Не случайно все три автора видят главное зло известного им западноевропейского мироустройства в институте частной собственности. В то же время этот самый институт начисто отсутствует в «открытом» Московском царстве. Помните, как английские путешественники Ченслор и Дженкинсон поражались тому, что в Московии никакой частной собственности нет, вся земля, поместья, фермы, даже монастыри — являются достоянием царя, и он дает их в управление наиболее отличившимся на службе государству? И в этом государстве ничто не происходит без ведома царя — даже рыбак-помор не может ничего купить у заезжего гостя. И никто не противится такому порядку вещей.

Понятие частной собственности — фундаментальное понятие западноевропейской цивилизации.

Происхождение частной собственности

Считается, что она возникла естественно и закономерно. Ученые выводят возникновение ее из известного им «исторического прошлого», которое не кажется нам единственно верным. Тем не менее приведем несколько цитат.

Вот определение собственности из «Брокгауз online»:

«Собственность, I) юрид., право С. есть важнейший вид вещных прав; его предметом служат вещи, удовлетворяющие человеческим потребностям. Право С. есть исключительная и независимая власть лица над вещью, основанная на законном способе приобретения и укрепления. В силу этой власти лицо вправе владеть, пользоваться и распоряжаться вещью в пределах, законом определенных. Владение (см.) составляет существенную часть права собственности, но может быть отделено от последнего и уступлено постороннему лицу по договору или другому какому-либо акту (напр., отдача в наем, в ссуду, предоставление вещи в срочное или пожизненное владение). Пользование заключается в употреблении собственником как самой вещи, согласно ее назначению, так и приносимых ею плодов и доходов для удовлетворения каких-либо потребностей. Пользование также может быть уступлено собственником третьим лицам. Право распоряжения заключается в праве уничтожить вещь, изменить ее состав, отчуждать ее всякими законными способами, уступать другому лицу какое-либо отдельное право на вещь (владение и пользование ей). Собственнику вещи принадлежат все плоды, прибыли, доходы, получаемые от вещи, а также ее приращения (напр.: увеличение земельн. участка наносом реки, постройка или посев на чужой земле). Право С. подвергается ограничениям в интересе общественном или частном (см. Сервитут). Способы приобретения права С: 1) передача, т. е. передача вещи из владения одного лица во владение другого, приобретающего на нее право С. Передача права С. есть последствие какой-либо сделки или юридического отношения (напр., купля-продажа, наследование, дарение, пожалование), которое и составляет законное основание передачи. Акт передачи совершается или вручением самой вещи, или же посредством какого-либо наружного знака (напр., в торговом быту передача фактуры, накладной, ключа от амбара, в котором находится товар). Передача недвижимого имущества совершается вводом (см.) во владение. 2) Давность (см). 3) Добыча, т. е. отнятие вещей у неприятеля с соблюдением известных правил, принятых в международном праве. 4) Находка (см.). Способы прекращения права С. те же, что и способы приобретения; кроме того, см. Конфискация и Экспроприация. 2) Социол. Право С. является продуктом многовековой эволюции хозяйственной деятельности человека. В период родового быта С. имеет коллективный характер, с рассветом культуры и развитием отдельных хозяйств укрепляется индивидуальная С. на продукты труда, но в отношении земли форма коллективной (общинной) С. сохраняется поныне. О пределах права С. в интересах более равномерного распределения благ в человеч. обществе см. Социализм».

А вот несколько определений из «Энциклопедии Кирилла и Мефодия»:

«СОБСТВЕННОСТЬ, исторически развивающиеся общественные отношения, которые характеризуют распределение (присвоение) вещей как элементов материального богатства общества между различными лицами (отдельными индивидуумами, социальными группами, государством). Совокупность вещей, принадлежащих данному субъекту (собственнику), составляет объект собственности, т.е. имущество соответствующего лица, поэтому отношения собственности называют также имущественными отношениями. Будучи законодательно урегулированы государством, они приобретают форму права собственности.

ПРАВО СОБСТВЕННОСТИ, важнейший институт любой системы права; совокупность правовых норм, закрепляющих и охраняющих принадлежность имущества отдельным лицам или коллективам и основанные на этом правомочия собственника по владению и распоряжению имуществом.

ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ, одна из форм собственности, означающая абсолютное, защищенное законом право гражданина или юридического лица на конкретное имущество (землю, другое движимое и недвижимое имущество). Исторически частной собственности отдельных лиц предшествовала общинная собственность (племени, рода, семьи). Термины „собственность» и „частная собственность» сложились в римском праве (во II в. н.э.). Французская Декларация прав человека и гражданина 1789 объявила собственность священным и неприкосновенным правом. В Российской Федерации частная собственность согласно Конституции 1993 охраняется законом.

ОБЩАЯ СОБСТВЕННОСТЬ, собственность на одно и то же имущество двух или более лиц участников общей собственности (сособственников). Различается общая собственность с определением долей (долевая собственность) напр., жилой дом, принадлежащий нескольким гражданам, или без определения долей (совместная собственность) имущество супругов».

Но все-таки из этого всего остается неясным, почему же это «священное понятие» — частная собственность — возникло и утвердилось именно в Западной Европе, а не в каком-то другом месте, почему «священность» этого института не проявилась на российских территориях — генетический код россиян, что ли, был совсем другим? Или по своей природной тупости они долго не могли осознать всех преимуществ частной собственности?

Мы выскажем здесь предположение, которое в рамках нашей исходной гипотезы выглядит вполне естественным и по-иному объясняет «священность» частной собственности в Западной Европе.

Мы предполагаем, что посейдонова империя, Атлантида (по новой хронологии Монгольская Русь, Русь-Орда), занимавшая огромные пространства, в том числе и территорию всей Западной Европы, сама и породила эту самую частную собственность — в эпоху своего крушения. Как это могло произойти?

Об этом пишет Платон в заключительных строках диалога «Критий»:

«Но когда унаследованная от Бога доля ослабела, многократно растворяясь в смертной примеси, и возобладал человеческий нрав, тогда они оказались не в состоянии долее выносить свое богатство и утратили благопристойность. Для того, кто умеет видеть, они являли собой постыдное зрелище, ибо промотали самую прекрасную из своих ценностей; но неспособным усмотреть, в чем состоит истинно счастливая жизнь, они казались прекраснее и счастливее всего как раз тогда, когда в них кипела безудержная жадность и сила».

Переведем на понятный нам язык.

В течение нескольких поколений на огромных территориях существовала посейдонова империя — Атлантида. Потомки девяти братьев Атланта имели в Западной Европе свои наделы — эти наделы неуклонно мельчились, потому что наследников становилось с каждым поколением все больше и больше. Однако в метрополии, в наделе Атланта (на Руси) и пространства было больше, и легитимная власть была из поколения в поколение цент-пализована, как и предписывалось по закону. Но империя слабела — ведь даже в обозримой достоверной истории не было ни одной «долгоживущей» империи, — а в те далекие времена, когда не существовало нынешних средств связи и управления, держать в повиновении далекие территории было еще сложнее. Так вот по мере ослабления давления «имперского центра» и разгорания «зевесова» мятежа — борьбы за суверенизацию, в Западной Европе и обнаружилась совершенно удивительная ситуация. Номинальные владыки, короли и императоры, для того, чтобы успешно провести государственное строительство, вынуждены были обосновать свою легитимность, с которой не так уж и желали считаться местные аристократы (потомки Посейдонова рода, далекие потомки девяти братьев Атланта, представителей царского рода). Они осознавали свое священное право на принадлежащие им наделы. В результате кровопролитных войн И сложных политических разборок местная власть (наместники, не принадлежащие к царскому роду Посейдона) была вынуждена признать «священное право» тех, кто был в нем уверен, кто осознавал свое царское происхождение. Таким образом и возникло то, что мы называем частной собственностью — священный институт западноевропейской цивилизации. Ее достоинство, на наш взгляд, — и ее основной порок, по мнению Томаса Мора, Томмазо Кампанеллы и Фрэнсиса Бэкона. О Марксе и его последователях мы уже и не говорим.

А в метрополии Атлантиды (на Руси) таких проблем не существовало, и никто из населяющих ее жителей не сомневался в том, что он живет на землях, которыми владеет законный потомок Посейдона и Атланта, и потому ни у монастырей, ни у граждан, ни у князей ничего своего не было. Все принадлежало царю.

Поэтому хорошо осведомленные писатели-утописты, жившие в гуще политической борьбы (а может быть, и как Платон, знающие о своем царском происхождении, — но это лишь наше предположение), и в XVI и в XVII веках, продолжая конспирологическое дело «Крития», вновь и вновь будоражили умы западноевропейской общественности мечтой о другой модели мироустройства — без частной собственности. Делали они это очень искусно и даже стремились увести недремлющих «атлантологов» от сути дела — доводя до абсурда некоторые стороны вымышленной жизни вымышленных идеальных государств, пренебрегших частной собственностью.

Но о частной собственности мы много рассуждать не будем. А попробуем рассмотреть доказательства того, что писатели-утописты сознательно продолжали платоновскую (гемист-плетоновскую) традицию повествования об идеальном государстве, которое не является выдумкой и мечтой, и возможность существования которого вполне реальна.

Утопия — Атлантида. Золотые скрижали Томаса Мора

Итак, первое издание «Утопии» Томаса Мора вышло не на его родине, а во Фландрии, причем с помощью его друга Эразма Роттердамского, в 1516 году. Интересно, что оригинала рукописи книги не сохранилось. Более того, поскольку первое издание изобиловало чудовищными и многочисленными ошибками, то исследователи предполагают, что содержание книги было изложено Мором устно — и кем-то из слушателей записано. Впоследствии сразу же появились и другие издания, уже более тщательно подготовленные, с исправленными ошибками — в том числе в Базеле.

В России «Золотая книга, столь же полезная, как забавная, о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопия» долго была неизвестна — впервые о ее существовании упомянул Тредиаковский в 1789 году, через год она была переведена и издана. И еще более ста лет никто ею не интересовался — обратили на нее внимание лишь в 1901 году. Тогда было предпринято несколько попыток перевода и издания, но основная масса изданий пришлась уже, конечно, на советское время — когда Томас Мор был официально объявлен пророком социализма.

На первый взгляд, в этой книге нет ничего, что позволяло бы нам рассматривать ее вне социалистической традиции. Но это только на первый взгляд.

Посмотрим на структуру этого труда. Но прежде приведем небольшой фрагмент, который поможет нам наглядно проиллюстрировать некоторые наши предположения.

«ТОМАС МОР ШЛЕТ ПРИВЕТ ПЕТРУ ЭГИДИЮ

Дорогой Петр Эгидий, мне, пожалуй, и стыдно посылать тебе чуть не спустя год эту книжку о государстве утопийцев, так как ты, без сомнения, ожидал ее через полтора месяца, зная, что я избавлен в этой работе от труда придумывания; с другой стороны, мне нисколько не надо было размышлять над планом, а надлежало только передать тот рассказ Рафаила, который я слышал вместе с тобою. У меня не было причин и трудиться над красноречивым изложением, — речь рассказчика не могла быть изысканной, так как велась экспромтом, без приготовления; затем, как тебе известно, эта речь исходила от человека, который не столь сведущ в латинском языке, сколько в греческом, и чем больше моя передача подходила бы к его небрежной простоте, тем она должна была быть ближе к истине, а о ней только одной я в данной работе должен заботиться и забочусь.

Признаюсь, друг Петр, этот уже готовый материал почти совсем избавил меня от труда, ибо обдумывание материала и его планировка потребовали бы немало таланта, некоторой доли учености и известного количества времени и усердия: а если бы понадобилось изложить предмет не только правдиво, но также и красноречиво, то для выполнения этого у меня не хватило бы никакого времени, никакого усердия. Теперь, когда исчезли заботы, из-за которых пришлось бы столько попотеть, мне оставалось только одно — просто записать слышанное, а это уже было делом совсем нетрудным…»

Далее Томас Мор говорит о том, что во время беседы присутствовал и Иоанн Клемент — все трое слушали удивительный рассказ Рафаила Гит-лодея, побывавшего на острове Утопия. Отсылая свой труд Петру Эгидию, Томас Мор просит его позаботиться о том, чтобы сверить правдивость изложенного с помощью самого Рафаила — его надо разыскать.

Итак, с первых же строк книги Томаса Мора мы видим, что он воспроизводит именно ту ситуацию, которая нам хорошо известна по диалогу Платона «Критий». Помните, как четверо греков — Тимей, Сократ, Критий и Гермократ — собрались с тем, чтобы послушать рассказ Крития об Атлантиде. Здесь ситуация та же — четверо друзей слушают рассказ одного из них — Рафаила.

Рафаил Гитлодей рассказывает об острове Утопия — попал он туда чудесным образом, но впоследствии посещал его не раз и увидел там премного любопытного и интересного. То есть он видел остров Утопия собственными глазами. Таким образом подчеркивается достоверность рассказа.

Заглянув в примечания, мы узнаем, что наши исследователи считают, что фамилия Гитлодей произошла от двух греческих слов. Первая часть, <итлодз> — пустая болтовня, вздор, вторая, <даиодз>— опытный, осведомленный. Или, добавляют исследователи, <даиксо>— разделять. Этой фамилией Мор хотел подчеркнуть, что речь идет о лице вымышленном — так, гадая, подгоняют исследователи толкование фамилию Гитлодей под свои социалистические представления.

Нам же кажется, что соединение двух корней, если оно и имело место в замысле Мора, как раз и подчеркивает существо его конспирологическои идеи: с одной стороны — кажущийся вздор, с другой — осведомленность. Впрочем, если отнестись всерьез к подозрению исследователей об устной форме, к которой прибег Мор (чтобы замести следы, не оставить вещественных доказательств, письменных улик, по которым можно было бы узнать его руку, авторство), то и это толкование становится не столь очевидным. Во-первых, Мор вряд ли излагал рассказ по-гречески, а если он делал это по латыни или на родном английском, то должен он был исходить совсем из других корней. Остается одно слабое допущение — и именно связанное с Платоном, с «Критием», с греческим языком, с тем, что Гитлодей — грек, почему и в имени его было принято искать греческие корни. Придется опираться на это толкование специалистов. Но оно не только не мешает нам в нашем прочтении моровской «Утопии», а наоборот, как нельзя лучше иллюстрирует ее конспирологическую направленность.

Параллели с платоновским «Критием»

Теперь посмотрим на структуру книги Томаса Мора. Книга состоит из трех частей.

В первой, самой краткой (4 страницы), нам сообщается о четырех участниках беседы об острове Утопия.

Во второй части, которая называется «Первая книга беседы, которую вел выдающийся муж Рафаил Гитлодей о наилучшем состоянии государства, в передаче знаменитого мужа Томаса Мора, гражданина и виконта славного британского города Лондона», (33 страницы) рассказывается собст-

венно об Англии, о достоинствах и недостатках ее политического устройства, ее экономики, указываются социальные язвы общества, ведутся рассуждения о не столь уж совершенной нравственности властителей и народа.

В третьей части, которая называется «Вторая книга беседы, которую вел Рафаил Гитлодей, о наилучшем состоянии государства, в передаче лондонского гражданина и виконта Томаса Мора» (66 страниц), повествуется в жанре монолога собственно об острове Утопия.

Не кажется ли вам, уважаемые читатели, что структура этой книги вполне очевидно воспроизводит структуру диалога «Критий» с его рассказом об Атлантиде?

Там тоже первая часть (преамбула) дает нам представление о том, что перед одним рассказчиком находятся три слушателя. Эта часть самая короткая.

Там тоже сначала повествуется о достоинствах и недостатках (их почти нет) афинян, сограждан беседующих. Это часть заметно больше первой.

Там тоже третья — самая большая часть! — повествует об идеальном государстве, недостижимом для слушателей (оно помещено за пределами ойкумены — в ее временных координатах).

Как мы помним, диалог «Критий» обрывается буквально на полуслове, то есть предполагается, что должно быть его продолжение.

И здесь, у Томаса Мора, мы видим ту же самую концовку в смысловом плане — участники беседы отправляются ужинать, но Томас Мор надеется, что впоследствии сможет продолжить беседу (а если говорить строго, то монолог рассказчика, как и у Платона), чтобы возразить Рафаилу, но мы уже не увидим завершение его рассказа.

Таким образом, мы, опираясь на эти наблюдения, можем утверждать — Томас Мор не упоминал всуе Платона и его Атлантиду, он, воспроизводя структуру диалога «Критий», давал нам знак — он тоже, преодолевая существующий запрет, говорит об идеальном государстве Атлантиде — устами своего якобы болтающего вздор, но очень опытного осведомленного рассказчика — Рафаила Гитлодея.

Отметим еще одну важную параллель. Диалог «Критий» принадлежит перу Платона, не рассказ об Атлантиде ведет не он, а Критий.

В «Утопии» мы сталкиваемся с той же формой. Книга принадлежит перу Томаса Мора, но рассказ вел не он, а Рафаил.

Очень знаменательное совпадение. Не говорит ли это о том, что и Платон в свое время присутствовал при рассказе Крития? Напомним,что исследователи сомневаются в том, что он там был. Но если Томас Мор предложил нам форму, в которой обозначил свое присутствие, не значит ли это то, что его предшественник Платон скрылся за именем кого-то из трех — Тимея, Сократа или Гермократа? Мы этот вопрос не исследовали и надеемся, что те, кто сочтет возможным пересчитать даты жизни этих участников диалога по отношению к средневековому Платону (Гемисту Плетону) и более точно установить время написания диалога, смогут отгадать эту загадку. Вероятно, к моменту беседы кто-то уже был мертв.

Пойдем дальше. Мы обнаружили некоторые внешние формообразующие параллели книги Томаса Мора с диалогом Платона «Критий». Теперь посмотрим по существу текста.

Предлагаем вам перечитать приведенный ранее фрагмент книги Томаса Мора, которым она открывается, и вспомнить (или перечитать в нашем разделе «Конспирология Платона») странности преамбулы диалога «Критий».

Что же мы видим? И здесь налицо очевидные переклички, вполне явные знаки того, что мы, читая об Утопии, должны иметь в виду Атлантиду. Перечислим эти знаки.

С первых же строк Мор подчеркивает, что ему не надо ничего придумывать, он просто передает чужой рассказ.

Но и в «Критий» рассказчик тоже передает нам чужой рассказ (умершего дедушки, который слышал рассказ от Солона, а тот, в свою очередь, от египетских жрецов).

И тут и там авторы (Платон и Мор) заранее стремятся обезопасить себя и возложить ответственность за рассказ на другое лицо — «атлантоло-гам»-цензорам, следящим за соблюдением запрета на всякое упоминание об идеальном государстве, трудно привлечь рассказчика к ответу — рассказчик или умер, или пребывает якобы где-то далеко в неизвестной никому местности.

Здесь также немало внимания автор книги уделяет размышлениям о красноречии — так же как в «Критий» размышлениям о складности, о ладе.

Здесь также автор подчеркивает, что рассказ велся экспромтом, без подготовки — так происходило и в платоновском диалоге.

Здесь также ведется речь о том, как соединить ладность, складность рассказа, изысканность его стиля, — с истинностью. Здесь также автор заявляет о том, что истинность его заботит больше всего и намекает, что для полной правдивости ему не хватает таланта, времени и усердия. Так и платоновский рассказчик Критий все беспокоился о том, сможет ли он правдиво передать тот рассказ, который слышал в детстве от престарелого дедушки, и беспокоился о том, что слушатели могут уличить его в неточностях. Намекал на то, что слушателям кое-что известно, что они могут сравнить его рассказ с чем-то. Вот и Томас Мор сокрушенно пишет Петру Эгидию чуть дальше: «…в этом отношении я чувствую за собой некоторую уверенность и хотел бы даже обладать умом и ученостью в такой степени, в какой владею своей памятью, но все же не настолько полагаюсь на себя, чтобы думать, что я не мог ничего забыть».

Не кажется ли вам, уважаемые читатели, странным то обстоятельство, что и в первых строках книги Томаса Мора содержится столько явных параллелей с преамбулой диалога «Платона»? Мы считаем эти параллели не случайными, а хорошо продуманными указаниями на то, что книга повествует не о каком-то вымышленном острове, а именно об Атлантиде.

Отметим и другие параллели и занятные совпадения.

В обоих произведениях авторы искусно дают понять, что всей полноты информации обеспечить не могут. Они не имеют возможности сказать о существующем запрете — они ссылаются или на неверную память, или на отсутствие времени, усердия и таланта.

Участники беседы об Утопии «забывают» спросить Рафаила, где же, в какой части Нового света она находится, — то есть оставляют себе возможность отступления, если бы к ним пристали «атлантологи»-цензоры: всеми силами намекая на реальность острова, они фактически утверждают, что его нет, он выдуман.

В первых же строках книги, утверждая, что Рафаил «не столь сведущ в латинском, сколько в греческом» — они фактически указывают нам на средневекового Платона (Гемиста Плетона). Он, конечно, был силен в латыни, но в греческом — больше. Не потому ли, что к этому времени заботами европейских историков, творящих на их глазах картину славного прошлого человечества, Гемист Плетон начал уже передвигаться из Флоренции в Афины и выступать под именем античного Платона? Вместе со своим легендарным преданием об Атлантиде? Напомним, что по нашему предположению после смерти средневекового Платона к моменту написания «Утопии» прошло всего пятьдесят лет!

Чуть далее в письме Петру Эгидию мы находим подтверждение наших подозрений. Ведь Томас Мор ясно и недвусмысленно говорит нам о том, что рассказчик Рафаил Гитлодей собирается просить Папу Римского о том, чтобы отправиться к утопийцам в качестве епископа! Как же это могло быть, если претендент был слаб в латыни? И к античному Платону это никак не подходит — он жил во времена язычества, в дохристианскую эпоху, когда никаких пап и епископов не было. А вот средневековый Платон (или его преемник на посту руководителя Академии Госслужбы во Флоренции)вполне мог быть так искушен в латыни и греческом, что мог претендовать на пост епископа в Утопии-Атлантиде. (Здесь надо вспомнить о падении Константинополя и стремлении папы подмять под себя все православные патриаршества.)

Обратим внимание и на название знаменитой книги Томаса Мора. Это —«Золотая книга». Почему же она золотая, если она рассказывает о ка-ких-то неизвестных землях с абсурдным мироустройством? Мы думаем, что связано это с еще одним смысловым указанием. А именно — с указанием на то, что «Золотая книга» связана с золотыми скрижалями, которые хранятся в храме Посейдона в центре империи атлантов.

Теперь остается нам высказать еще одно совершенно безумное с традиционной точки зрения предположение.

Мы уже говорили о том, что Платон принадлежал к роду Посейдона. То есть, в соответствии с нашей гипотезой, был потомком одного из девяти братьев Атланта, получивших свои наделы после смерти основателя империи. Такой империи мы не нашли в традиционной истории (которая и создавалась с целью стереть из памяти человечества ее следы), такую империю мы нашли в альтернативной версии историй, предложенной академиком, А. Т. Фоменко. Он называет ее Монгольской империей или Русью-Ордой. Тогда получается, что потомки Посейдона, осевшие на западноевропейских территориях и образовавшие местную аристократию, были потомками Посейдона (по новой хронологии Чингисхана — великого князя Георгия Даниловича). А значит, они могли знать русский язык. Его мог знать Платон. А если упорно продолжающие его конспирологическое дело Мор, Кампанелла и Бэкон также принадлежали к Посейдоновому роду, к царскому роду, то можно предположить, что и они знали русский язык. (Ведь в империи он наверняка стал языком межнационального общения, и смысла переходить на местные речения представителям царского рода не было.) А если это так, то Томас Мор, придумывая свою книгу (заметим, за пределами своей страны, в кружке гуманистов Эразма Роттердамского во Фландрии), вполне мог воспользоваться запрещенным к тому времени языком и употребить уже непонятные для окружающих русские корни. Поэтому и описанный им остров мог получить название Утопия — от слова утопить, утопший, утонувший. Таким образом еще раз отсылая осведомленных современников к чудесному платоновскому (гемист-плетоновскому) острову, утонувшему в морской пучине.

Золотая книга Атлантиды

Пройдемся по тексту книги Томаса Мора в поисках подтверждения наших предположений.

Один из участников встречи, Петр Эгидий, говорит о Рафаиле Гитлодее:

«Нет ведь теперь никого на свете, кто мог бы рассказать столько историй о неведомых людях и землях». (Почему? Потому что запрещено.)

Далее он говорит о Рафаиле, побывавшем в неведомых землях и рассказавшем об Утопии:

«Правда, он плавал по морю, но не как Пали-нур, а как Улисс, вернее — как Платон». (То есть он отождествляет Рафаила и Платона, еще раз намекая на тождественность Атлантиды и Утопии. Кроме того, упоминая Улисса, он, возможно, имеет в виду, что Улисс не мог долго вернуться на родину, находился за ее пределами.)

Рафаил, начиная рассказ, сообщает, что «…они вошли в милость и расположение к одному государю (имя его и название выпало у меня из памяти)». Значит, и на том далеком острове был государь, царь, властитель — забывчивый Томас Мор признается в склеротическом припадке — выпали из памяти имена и названия, и все тут, — ничего не помнит.

Но попасть на остров почти невозможно, есть труднопреодолимые препятствия. Вот они:

«Действительно, под экваториальной линией, затем с обеих сторон вверх и вниз от нее, почти на всем пространстве, которое охватывает течение солнца, лежат обширные пустыни, высохшие от постоянного жара; в них повсюду нечистота, грязь, предметы имеют скорбный облик, все сурово и невозделано, заселено зверями и змеями, или, наконец, людьми, не менее дикими, чем чудовища, и не менее вредными».

Это, конечно, не платоновский «ил, заграждающий путь мореходам» посередине океана, но все-таки тоже указание на то, что если хочешь жить, то отправляться в те края не следует, — пустыня, в которой какая-то нечистота и грязь? Пустыня невозделанная? И в этой невозделанной пустыне живут звери? Да и подобные чудовищам дикие люди? Что-то нам это напоминает — не дикие ли племена Плиния Старшего, обитающие у горы Атлас, не знающие человеческих законов и проклинающие заход и восход солнца? Нет, читатель должен понять — в Утопию попасть невозможно, так опасен и отвратителен путь туда.

Однако смельчаков, готовых преодолеть все опасности предстоящего пути на остров Утопия, ждет вознаграждение, ибо на их глазах изменится все — и природа, и климат, и сама сущность людей. Цитируем:

«Но по мере дальнейшего продвижения все мало-помалу смягчается: климат становится менее суровым, почва — привлекательной от зелени, природа живых существ — более мягкой. Наконец открываются народы, города, большие и малые; в их среде постоянные торговые отношения по суше и по морю не только между ними и соседями, но даже и с племенами, живущими в отдалении».

Удивительное утверждение! Нам сообщается о том, что существует огромная империя с множеством населяющих ее народов, с малыми и большими городами, с развитыми торговыми отношениями внутри страны и с соседями, в том числе и очень отдаленными. Как же об этом не могли знать западноевропейцы? Как же до сих пор, при развитом западноевропейском мореплавании, две цивилизации ни разу не пересеклись? Даже Веспуччи, вместе с которым Рафаил путешествовал к американскому континенту, не решился преодолеть отвратительную пустыню, разделяющую цивилизации. Даже он не привез сведений об острове Утопия. Как это могло произойти? Только при одном условии — знать об этой цивилизации утопийцев было запрещено.

И этот вывод совпадает с нашими предположениями, высказанными ранее.

Далее Рафаил Гитлодей, осведомленный болтун, высказывает свои суждения относительно порядков, установленных англичанами в своем государстве, которые кажутся ему частично разумными, а частично неэффективными. При этом он несколько раз упоминает Платона и его «Государство». Этой части мы пересказывать не будем, а приведем фрагмент, который красноречиво подтверждает наши предположения относительно актуальности межцивилизационной борьбы, идущей в XV-XV1 веках.

Рафаил говорит:

«Поэтому я, с одной стороны, обсуждаю сам с собою мудрейшие и святейшие учреждения утопийцев, у которых государство управляется при помощи столь немногих законов, но так успешно, что и добродетель встречает надлежащую оценку и, несмотря на равенство имущества, во всем замечается всеобщее благоденствие. С другой стороны, наоборот, я сравниваю с ними столько других наций, которые постоянно создают у себя порядок, но никогда ни одна из них не достигает его; всякий называет там своей собственностью то, что ему попало; каждый день издаются там многочисленные законы, но они бессильны обеспечить достижение или охрану или ограничение от других того, что каждый, в свою очередь, именует своей собственностью, а это легко доказывают бесконечные и постоянно возникающие, а с другой стороны — никогда не оканчивающиеся процессы. Так вот, повторяю, когда я сам с собою размышляю об этом, я делаюсь более справедливым к Платону и менее удивляюсь его нежеланию давать какие-либо законы тем народам, которые отвергли законы, распределяющие все жизненные блага между всеми поровну».

Как говорится — ноу комментс!

Мы еще раз встречаемся с подтверждением того, что во времена Платона (Гемиста Плетона) старые, имперские, отвергнутые законы заменялись новыми. При этом старые имперские (утопийские, атлантские, посейдоновы) законы были немногочисленны, но обеспечивали хорошее управление и всеобщее благоденствие. При этом учреждения утопийцев-атлантов — «мудрейшие и священнейшие». То есть легитимные, обеспеченные истинным законом. А вот плодящиеся до бесконечности английские законы — не являются священными и абсолютно бесполезны в деле налаживания государственного управления. Виной тому — собственность, частная собственность, которая зиждется на аристократическом праве укоренившихся в Западной Европе потомков Посейдонова царского рода. Она же, увы, ведет к обесцениванию добродетели, которая у утопийцев очень высоко стоит.

Таким образом, мы вновь оказываемся в платоновской империи атлантов, где не было частной собственности, где немногие законы были записаны на орихалковой стеле, где народ процветал и господствовал высокий строй мыслей.

Рафаил утверждает:

«А вот если бы ты побывал со мною в Утопии и сам посмотрел на их нравы и законы, как это сделал я, который прожил там пять лет и никогда не уехал бы оттуда, если бы не руководился желанием поведать об этом новом мире, — ты бы вполне признал, что нигде в другом месте ты не видал народа с более правильным устройством, чем там».

На это Петр Эгидий отвечает:

«…Ты с трудом можешь убедить меня, что народ с лучшим устройством находится в новом мире, а не в этом, известном нам».

Упорные продолжатели платоновского конспирологического метода, как мы видим, все еще помещают неизвестную благодатную землю за пределами человеческой ойкумены (пространственными), но уже не отсылают нас на 9000 лет назад. Они упорно утверждают, что этот «остров» находится в этом мире. И что до него можно добраться. Они были, прямо скажем, неглупыми философами — они прекрасно понимали, что невозможно бесконечно скрывать существование огромного государства, что все равно мореплаватели и купцы «откроют» его. Если уж они отправились на запад и открыли там новые земли. Запрет на сообщения об Атлантиде не может действовать долго.

(И действительно, уже спустя несколько десятилетий английские купцы поплыли на восток, обогнули Скандинавию и «открыли» Московское царство!)

Здесь же, буквально через несколько строк Рафаил Гитлодей вносит ясность в вопрос о том, не являются ли дикими варварами счастливые утопийцы? Он говорит:

«Что касается древности их государства, то ты мог бы судить правильнее, если бы прочитал историю тех стран; если ей следует верить, то у них города были раньше, чем у нас люди. Далее, и там и тут могло возникнуть все то, что изобрел ум или особый случай. Впрочем, я, во всяком случае, полагаю, что как мы превосходим их талантливостью, так они все оставляют нас далеко позади своим

усердием и трудолюбием. По свидетельству их летописей, до прибытия туда нашего корабля они ничего никогда не слыхали о наших делах (они называют нас живущими за линией равноденствия). Правда, некогда, лет тысяча двести тому назад, один корабль, который занесла туда буря, погиб от крушения у острова Утопия; были выброшены на берег какие-то римляне и египтяне, которые никогда потом оттуда не вернулись. Посмотри теперь, как умело воспользовалось этим удобным случаем их трудолюбие. От выброшенных чужестранцев утопийцы научились всякого рода искусствам, существовавшим в Римской империи и могущим принести какую-нибудь пользу, или, узнав только зародыши этих искусств, они изобрели их дополнительно. Сколько хорошего принесло им то обстоятельство, что некоторые от нас всего один раз были занесены к ним. А если бы какой-нибудь подобный случай загнал ранее кого-нибудь оттуда к нам, то это так же изгладилось бы из памяти, как исчезнет, вероятно, у потомков то, что я когда-то был там».

Очень содержательный пассаж, который позволяет в рамках нашей гипотезы сделать несколько важных выводов:

1. Утопия-Атлантида — древнее государство. Оно существовало еще тогда, когда в Европе жили не объединенные в государства народы. Города утопийцев были раньше, чем в Европе люди.

2. Утопия-Атлантида имеет свою историю, далеко не все с ней знакомы. Вероятно, свидетельства этой истории сохранились и в Европе.

3. Летописи утопийцев не содержат сведений о европейских государствах. То есть, возможно, они не считают их самостоятельными, суверенными. А считают их законным достоянием Посейдонова рода. Эти же слова, возможно, указывают и на изоляцию острова Утопия (Атлантиды-Руси-Орды)

4. Очень любопытно указание на срок 1200 лет назад — именно тогда на острове оказались «случайно» римляне и египтяне. В результате кораблекрушения. Если отнять эти 1200 лет от времени жизни Мора, то получится начало IV века, а в третьем, как Мору могло уже быть известно изродившейся на его глазах истории, рухнула Римская империя. Так что — утопийцы ей наследовали? Или автор хочет нам сказать, что — египтяне,римляне и утопийцы (атланты) — это лишь разные названия одного и того же народа?

5. Из речи Рафаила также следует, что искусства утопийцы изобрели «дополнительно» — из египетских и римских зародышей. То есть, может быть, дают указание на то, что все изобретенное человечеством, считающееся достоянием европейской цивилизации, — было создано утопийцами (атлантами)?

6. Это изгладилось из памяти, утверждает Рафаил (то есть из письменной истории). Из памяти потомков изгладится и его путешествие, считает Рафаил — не потому ли, что действующий запрет приведет к «редактированию» истории?

Таким образом, мы получаем прямые и косвенные подтверждения наших предположений, которые увязываются с платоновской (гемист-плето-новской) Атлантидой — «древним» идеальным государством, о котором говорить запрещено.

Герои книги Томаса Мора пошли дальше Платона — они настаивали на том, что чудесный остров с идеальным устройством государственной жизни существует в реальности, что он древнее европейских государств — то есть фиксировали его право первородства. Указывали на его связь с римлянами и египтянами.

Говоря иными словами, они вели подрывную антигосударственную деятельность, они пытались оспорить «легитимность» европейских государей, зафиксировать для будущего следы недавнего антиимперского мятежа, они сопротивлялись внедрению в сознание европейских народов ложной истории, которая на их глазах все более и более обретала черты «единственно верного учения», призванного обосновать власть мятежников.

К слову говоря, цифра 1200 лет, которую указывает Томас Мор, отсылает нас в рамках созданной в этой время истории ко времени жизни еще одного платониста — Плотина, именно тогда, в период крушения Римской империи он якобы жил.

А теперь посмотрим, как представлял себе достоинства Утопии-Атлантиды (по новой хронологии Руси-Орды) лорд-канцлер Англии, казненный в 1535 году за государственную измену. Как он описывает этот чудесный остров. И еще раз обратим внимание, что во время рассказа Рафаила Гит-лодея его слушатели (как и в случае платоновского Крития) не задают рассказчику ни одного вопроса, не перебивают его ни одной репликой. Этот рассказ и составляет вторую книгу «Утопии». А ведь среди слушателей, надо полагать, был Эразм Роттердамский («Похвала глупости») и его друзья-гуманисты! Почему же они, как малые дети, зачарованно и безгласно слушали «фантастическую» историю? Почему они не спрашивали, как он смог прожить пять лет в Утопии и при этом четыре раза туда ездить?

Перескажем рассказ Рафаила.

Сначала он рассказывает о форме острова — в виде полумесяца, окруженного со всех сторон водой, но пристать к берегу совершенно невозможно всем желающим. Во-первых, отвесные крутые берега, во-вторых, опасные подводные скалы и камни. Даже сами утопийцы испытывают трудности из-за этого, с риском для жизни отплывая от ост-рова или возвращаясь к нему. Однако, замечает Рафаил, если перенести их в другие места,- то легко можно погубить какой угодно по численности неприятельский флот.

Впрочем, остров не всегда был островом, когда-то он был частью суши, говорит Рафаил. (То есть не всегда был в изоляции.) Страна называлась по имени ее властителя Утопа. Но раньше этот Утоп носил другое имя — Абракса. Очень важное указание. Очень искусный эзопов язык. То есть основатель страны, известный нам как Утоп (Атлант), на самом деле звался по-другому. Абракс ли, Посейдон ли, Чингисхан ли, Георгий Данилович ли? — остается только гадать, что имел в виду Томас Мор. (Напомним, что и у Платона чудесный остров Атлантида был назван по имени его властителя Атланта.)

Этот мудрый Утоп-Абракс (победоносное имя! — говорит Рафаил, не на Георгия ли Победоносца намекая?) зачем-то после победы решил отделить себя от остальной суши. И прорыл канал, который и превратил страну в остров. Здесь Томас Мор и великий насмешник Эразм могли-таки поймать на несогласованности рассказчика, но почему-то этого не сделали. Ну какой же ширины должен был быть канал, чтобы на века отделить утопиицев от всего старого мира? И потом, как же насчет «невозделанной пустыни», кишащей дикими зверями и такими же дикими людьми,— ведь чуть ранее Рафаил живописал нам свой путь в Утопию именно таким образом! Но, подобно участникам платоновского диалога, мудрые просвещенные слушатели очередной «басни» молчат, будто набрав в рот воды.

Этот победоносный Утоп довел народ до такой степени культуры и образованности, что они почти превосходят в этом отношении прочих смертных. На рытье канала, кроме просвещенных жителей, Утоп привлек и солдат. Случайно ли здесь упоминание о солдатах?

На острове, сообщает Рафаил, 54 города, обширных и великолепных, все города одинаковы, они отстоят друг от друга на 24 мили.

В Утопии очень хорошо развито земледелие, урожаи высокие, скот — в избытке.

Главный город Утопии Амаурот, стоит он на реке Анидр, в восьмидесяти милях от ее истока. Ширина реки от полумили и больше, через 60 миль она впадает в океан.

План главного города Амаурота был начертан самим Утопом, но все убранство его и украшения создавали его потомки. Летописи утопиицев сообщают о событиях за 1760 лет. (То есть — до новой эры! до новой истории! они уже существовали и имели письменность — это очень важное указание для Томаса Мора.)

Далее Рафаил Гитлодей повествует о должностных лицах Утопии, о занятии ремеслами, о взаимном общении, о путешествиях утопийцев, о рабах, о военном деле, о религиях утопийцев.

Большая часть этой информации носит действительно фантастический харатер — и мы думаем, что это было сделано умышленно, ведь уже в самом начале книга сообщила многое такое, что должно бьио насторожить средневековых «атлантологов». Поэтому в дальнейшем следовало «успокоить» недреманное око цензоров и придумать как можно больше такого, что смогло бы «защитить» и закамуфлировать высказанную опасную информацию.

И тем не менее даже внутри этого «фантастического» массива рассыпаны крупицы «запрещенной правды», гонимой истины. Вот несколько примеров.

Экспорт утопийцев. Они вывозят «в другие страны в большом количестве зерно, мед, шерсть, лен, чернец и пурпур, воск, сало, кожу и скот». Продают они все это за умеренную цену, а покупают лишь золото и серебро. Бывает, что они импортируют и товары, в которых нуждаются, но Рафаил подчеркивает — а таковых почти нет, кроме железа. То есть мы опять сталкиваемся с указанием Платона на удивительное изобилие страны, которая почти ни в чем не нуждается, ибо все виды ископаемых у нее есть, злаки и плоды растут повсеместно — страна может существовать автономно.

Далее Рафаил явно издевательски говорит о том, что до его прибытия на остров утопийцы даже и не слыхивали имен знаменитых философов настоящего (начала XVI века). Он говорит: «Именно, они не изобрели хотя бы одного правила из тех остроумных выдумок, которые здесь повсюду изучают дети в так называемой „Малой логике», об ограничениях, расширениях и постановлениях. Далее, так называемые „вторые интенции» не только не подвергались у утопийцев достаточному обследованию, но никто из них не мог видеть так называемого „самого человека вообще», хотя, как вы знаете, это существо вполне колоссальное, больше любого гиганта, и мы даже пальцем на него можем показать».

Что ж, здесь вполне очевидно критическое отношение рассказчика к средневековой философской схоластике, пышным цветом расцветшей во времена Мора и Эразма Роттердамского.

Однако непродвинутые в схоластике утопийцы не отстают от европейцев в музыке, диалектике, науке счета и измерения. Они очень сведущи в течении светил и движении небесных тел.

Чуть позже мы скажем о том, что нам не удалось установить, как же на картах звездного неба утопийцев, оторванных от всеобщей цивилизации, — а без них они обойтись не могли! — обозначались созвездия и планеты. Нам не удалось нигде найти точных указаний на то, кто и когда «формировал» из звезд созвездия, кто присваивал им имена, сколько было вариантов звездных атласов, были ли такие атласы и каталоги в Атлантиде, которую в новой хронологии мы отождествляем с Русью-Ордой. Как назывались планеты и созвездия на русь-ордынском небе? Не из них ли в нашей исторической памяти остались Стожары? Сама непроясненность и затемненность этой сферы знаний вызывает очень большие подозрения, и удивительно, что исследователи не вникают в эту проблематику.

Несколько позже мы попробуем изложить те немногочисленные сведения, которые сохранила славянская мифология.

Но вернемся к моровской «Утопии».

Утопийцы так хорошо ориентируются в пространстве звездного неба, что у них на высоком уровне находится и метеорология, они дают предсказания погоды с большой точностью. Утопийцы пренебрегают астрологией, ни о каких содружествах планет они не размышляют и по звездам не гадают.

Так что в большинстве областей знания-Рафаилу, гостившему на чудесном изолированном только от европейцев острове, не пришлось просвещать утопийцев. Зато он рассказал им об античных народах. Однако латиняне утопийцам не показались интересными, а вот греков они усвоили с охотой и усердием. Причем всего за три года — да так, что классических писателей могли читать в оригинале без всяких затруднений.

«Утопийцы усвоили эту литературу тем более легко, что по моему, по крайней мере, предположению, она им несколько сродни», — говорит Рафаил. Очень точное указание, подтверждающее возможное тождество Атлантиды и Руси-Орды. Рафаил продолжает: «Именно, я подозреваю, что этот народ ведет происхождение от греков, так как их язык, в остальных отношениях напоминающий персидский, в названиях городов и должностных лиц сохраняет некоторые следы греческой речи».

Итак, искушенные слушатели безмолвствуют, а опытный осведомленный болтун Рафаил пытается свести концы с концами в своем рассказе. Почему

же слушатели, которые, несомненно, обладали более значительными аналитическими способностями, чем мы, грешные, — не видят тех противоречий, которые видим мы? Почему они закрывают на них глаза, прямо воспроизводя поведение участников платоновского диалога?

Итак, с одной стороны, Рафаил научил непросвещенных утопийцев греческому языку, которого они не знали. Буквально за три года — ускоренный курс обучения. Но с другой стороны, он же говорит, что они вели свое происхождение от греков и даже в названиях их городов и должностных лиц сохранился греческий язык. Так надо ли было их учить?

Второе. Они вели свое происхождение от греков — значит, существовали в рамках единой европейской цивилизации. Почему же они, победоносные, оказались для европейцев «землей незнаемой», куда исчезли из европейской, в том числе греческой культуры и истории, свидетельства их существования?

Третье. Если утопийцы вели свое происхождение от греков, а летописи их сохранили свидетельства за 1760 лет, то в них (по уже утвердившейся схеме суррогатной европоцентристской истории) должны были сохраниться ссылки на древнегреческих писателей. Тем не менее только от Рафаила якобы в начале XVI века утопийцы узнают о существовании Платона, Аристотеля, Феофраста. Благодаря усилиям Рафаила, утопийцы стали наслаждаться трудами Плутарха и Лукиана. Тут же, используя очень туманный переход и неопределенную логическую связку, рассказчик сообщает: «Из поэтов у них есть Аристофан, Гомер и Еврипид…

Софокл… Фукидид, Геродот, Геродиан… произведения Гиппократа и так называемое „Малое искусство» Галена».

То есть утопийцы обладают всей сокровищницей знаний, за исключением трудов новейших философов-схоластиков, которые появились уже во время изоляции острова. А если вспомнить, что по нашему предположению (в рамках «новой хронологии» А. Т. Фоменко) Платон умер примерно в 1463 году, а Аристотель и многие из перечисленных еще позже, то все вместе взятое выглядит какой-то очень сложной конструкцией, призванной совершенно фантастическим образом зашифровать, закодировать что-то определенное. А именно — связь античности со средневековьем, их тождественность. В пору насаждения единственно верного учения истории это было, видимо, очень актуальным.

И четвертое, наконец. Указание на то, что язык утопийцев — персидский. Точнее, почти напоминающий персидский. Может быть, арабский? Или тюркский? Во всяком случае, это очень важное указание, — и мы просим здесь наших внимательных читателей вспомнить те страницы нашей книги, которые рассказывали об именах дьяков и подьячих, о явных включениях тюркско-персидских имен в бытовую русскую традицию — и об эпохе принудительного, надо полагать, перехода на исключительно греческие имена, и именно в шестнадцатом веке…

В книге об английских путешественниках в Московию в XVI веке в одной из инструкций купцам давалось задание: выяснить, правда ли, что московиты изобрели книгопечатание раньше, чем в Европе?

Ответ на этот вопрос нам не известен из докладов Ченслора и Дженкинсона. Однако, кажется, именно так думали и участники разговора об Утопии, за несколько десятилетий до представителей торговой компании.

Рафаил говорит об этом с исключительной осторожностью. С одной стороны, он сообщает, что утопийцы обязаны европейцам двумя изобретениями — книгопечатанием и изготовлением бумаги. С другой стороны, тут же он поясняет, что они помогли сами себе, то есть фактически сами дошли до этих достижений. А именно, Рафаил якобы только показал буквы, напечатанные Аль-дом в книге, а объяснить не мог, как изготовлять бумагу, как делать оттиски, так как был несведущ в этих делах. Тем не менее утопийцы быстро смекнули, как это сделать. До этого они писали только на коже, коре и папирусе, а тут сразу нашли способ изготовить бумагу и оттискивать на ней буквы, Ныне, говорит Рафаил, утопийцы растиражировали печатным способом привезенные им античные труды — и распространили книги во многих тысячах экземпляров.

Остановимся и поясним еще один явно конспирологический момент, которого упорно не замечают искушенные просвещенные слушатели. Рафаил попал на остров Утопия впервые пять лет назад. С тех пор он побывал там четыре раза — и именно в четвертый раз привез утопийцам все перечисленные выше книги. То есть только год-два назад утопийцы «изучили» греческий язык и смогли начать читать. И только год-два назад, очевидно, увидели книги и услышали о книгопечатании. Тем не менее смышленые варвары за год-два не только практически самостоятельно изобрели бумагу и технологию книгоиздательского дела, но и произвели печатной продукции столько, что исчислялась она многими тысячами экземпляров.

А в это самое время в Европе, якобы открывшей способ книгопечатания и производства бумаги, книги издавались значительно меньшими тиражами. Например, считается, что в типографии Г.Луфта в Виттенберге за 40 лет (с 1477 по 1517 гг.) было издано 100 тысяч экземпляров Библии, то есть издавалось в среднем 2500 экземпляров в год. Многие исследователи считают эти цифры сильно преувеличенными, тем не менее, по Мору получается, что в Утопии, едва открыли книгопечатание, как сразу же начали печатать каждую книгу в многих тысячах экземпляров. А ведь во времена Иоганна Гутенберга, т. е. якобы в середине XV столетия первые издания (инкунабулы) были малотиражными, чуть ли не единичными. Как же такое могло быть?

То есть получается, что на момент рассказа Рафаила изданий того же Платона (его и «открыли»-то в виде рукописного наследия якобы только в середине XV века!) в Западной Европе существовало во много раз меньше, чем на острове Утопия. Для читателя XVI века это и могло служить подтверждением слухов о том, что книгопечатание изобретено не у них, а где-то в другой стране. В Московии, думаем мы, так как именно это — и пытались выяснить английские путешественники, сограждане Томаса Мора через несколько десятилетий. А жалкая Московия и была осколком древней могущественной империи, Атлантиды, Руси-Орды — в эпоху Томаса Мора выкинутая из истории и могущая существовать только за пределами, пространственными и временными, цивилизационной ойкумены, в виде наглухо изолированного, никому не известного острова.

Рафаил подтверждает наши размышления. Уто-пийцы охотно слушают о том, что творится везде на земле. Но ради торговли в Утопию приезжают не очень часто. Якобы туда нечего завозить, потому что там и так все есть. Однако они многое вывозят, экспортируют, торгуют с окружающими их народами, у них прекрасно развито мореплавание.

Однако из века в век плывут они куда угодно, только не к Европе. Почему? Только потому, что они надежно изолированы от Европы, потому что для Европы такой страны не существует. Это единственно возможный вывод, к которому должен был прийти мыслящий читатель книги Томаса Мора.

Здесь же, чуть дальше, мы еще раз сталкиваемся с упоминанием оптимального числа законов у утопийцев и с особым судопроизводством — здесь нет юристов-посредников, сутяг-крючкотворцев. Каждый в суде сам доказывает свою правоту.

Далее оказывается, что должностные лица других, соседних союзнических стран рекрутируются ими из… Утопии. Вот как это выглядит в соседних независимых, подчеркивает Рафаил, странах:

«И вот эти народы просят себе у них должностных лиц, одни ежегодно, другие на пять лет. По окончании срока иноземцы провожают этих лиц с почетом и похвалою и привозят с собою на родину новых».

В глазах европейца, читающего подобное сообщение, такой способ найма иноземного чиновничества, бюрократии, то есть властной элиты, должен был казаться очень диким, очень фантастическим. Ведь в течение всего XV века и позже, если европейские государи чем и занимались, то именно тем, что формировали бюрократический аппарат своей власти и никого не призывали со стороны. Не приглашали во власть «варягов».

Нам кажется, что таким фантастическим образом Томас Мор в принципе описал имперское устройство Утопии. И было оно, по его мнению, благодетельным.

Далее Рафаил повествует о военном деле утопийцев — эта сфера была очень опасной, ибо именно по ней можно было выдать себя. Поэтому здесь фантастического элемента больше, чем всего остального. И на этой теме мы останавливаться не будем.

Особенно интересна та часть рассказа Рафаила, которая посвящена религиям утопийцев. Она очень противоречива. Видно, что рассказчик стремится как можно более хитрым способом соединить несоединимое, не погрешив против истины.

С одной стороны, сразу же сообщает Рафаил, религии утопийцев отличаются своим разнообразием. В каждом городе — свои обожествленные объекты. Где солнце, луна и планеты, а где и реальные люди, которым поклоняются (доблестные и прославившиеся предки). А с другой стороны — все, невзирая на различие объектов поклонения, верят в единое божественное существо Митру — неведомое, вечное, неизмеримое, необъяснимое,превышающее понимание человеческого разума, они его называют Отцом.

Не следует ли из этого, что Утопия — христианская страна? Нет,- намекает Рафаил, ибо только от него и его спутников утопийцы услышали о Христе. И довольно быстро приняли его учение, так как оно, собственно, во многом не только не противоречило их верованиям и обычаям и образу жизни, но прямо-таки совпадало с ними. Причем, как сообщает Рафаил, «посвященные в прочие таинства утопийцы лишены тех, которые у нас совершают только священники». Далее он говорит о том, что утопийцы очень хотят совершать эти таинства и даже обсуждали вопрос, не избрать ли для этого священника без присылки к ним епископа.

Нам кажется все это весьма изощренным прикрытием существа дела, а именно — напоминанием о том, что русская церковь, объявившая себя наследницей Византии и не принявшая верховенства Папы Римского (помните о кардинале Исидоре, который хотел принять унию, но Василий Темный обошелся без патронажа папы. Там мы рассказывали и о том, что в конце XV века русская церковь самостоятельно избрала митрополита. А по мнению Томаса Мора и других католиков без благословения Папы Римского это было незаконно).

«Священники в Утопии благочестивы, образованны и занимаются воспитанием подрастающего поколения. В стране царит удивительная веротерпимость».

«Храмы их представляют выдающееся зрелище: они не только построены с большим искусством, но и могут вместить огромное количество народа».

Порядок богослужения, описанный рассказчиком, не оставляет никаких сомнений — описывается христианская служба. Без жертв языческих — животных и людей. Чтобы закамуфлировать это описание, дается указание на то, что священники одеты в перья.

И завершает свой рассказ Рафаил такими.словами:

«Они истребили у себя с прочими пороками корни честолюбия и раздора, а потому им не грозит никакой опасности, что они будут страдать от внутренних распрей, исключительно от которых погибли многие города с их прекрасно защищенными богатствами. А при полном внутреннем согласии и наличии незыблемых учреждений эту державу нельзя потрясти и поколебать соседним государям, которые под влиянием зависти давно уже и неоднократно покушались на это, но всегда получали отпор».

Итак, мы можем подвести промежуточный итог. И заметить некоторые странности.

По сути, утопийцы являются христианским народом, и они знают христианские таинства. Богослужения они ведут в огромных прекрасных храмах (построенных, надо полагать, не пять лет назад, когда Рафаил мог им рассказать о Христе, а гораздо раньше). Отметим здесь же, что просветитель Рафаил, привезший далеким утопийцам немало древних «античных» трудов, почему-то не озаботился прихватить с собой хотя бы Библию. Дело-то происходило примерно в 1510 году! Спустя полвека, как минимум, после начала эпохи книгопечатания. Причем первыми печатными изданиями и были как раз Библии! Но ничего этого мы не находим в тексте Томаса Мора. Он не привез с собой даже рукописной Библии!

Впрочем, как нам сообщают авторитетные источники, в это время печатных изданий Библии в Англии еще не было. Первое издание Нового Завета появилось на латинском языке лишь в 1514 году, а первое издание Библии — в 1526.

Западноевропейское книгопечатание, как говорят источники, было в это время в великом почете, оно росло как на дрожжах. Приведем несколько цитат.

«До 1500 г. в Германии насчитывалось уже около 1000 типографий. Они скоро достигли большого совершенства в ясности, четкости и красивости литер, равно как в украшении изданий гравюрами на дереве. Типографы были зачастую и книгопродавцами, причем рассыпали по всем направлениям свой товар с „книгоношами»… „Черное искусство» распространилось из Германии, преимущественно через посредство немцев, с удивительной быстротой по Испании, Португалии, Италии и Франции».

«Генрих Стефанус (1470—1520) учредил типографию в университетском квартале Парижа, а его сын Роберт (1503—1559) значительно расширил ее и издал первый полный латинский словарь. После смерти Франциска I он вынужден был бежать в Женеву. Его сын Генрих опять перенес дело в Париж, но был вынужден бежать и умер в бедности. Его главным произведением был обширный греческий словарь».

«В 1539 г. в Париже была основана Парижская королевская типография, и отлитые здесь шрифты, созданные на основе рисунков лучших переписчи-ков рукописей, надолго стали образцами форм греческого алфавита».

Интересно, почему же не издавались на греческом и латинском книги Ветхого и Нового Заветов так долго на Западе?

Впрочем, и в Московии, которую по нашим предположениям описывал Рафаил, в это время Библию не издавали. Там вообще только в 1581 году Иван Федоров напечатал первую Библию — Острожскую. А в самой Москве она была впервые издана только в 1663 году! Так утверждают историки.

Тем более удивительно выглядят их же сообщения о том, что в конце XV века именно в Европе массовыми тиражами публиковались богослужебные книги на славянских языках. Например, Часослов, Октоих и Триодь — в Кракове в 1491 году. В 1483 году в Венеции глаголическим шрифтом на славянском языке был издан католический Мис-сал — часть тиража была отпечатана даже на пергамене! Там же, в Венеции, в 1493 году вышел в свет глаголический «Рим Бревиарий».

Книги, отпечатанные на славянском языке, кириллическим шрифтом, в конце XV века издавались в Венеции, Риме, Парме, Флоренции. А также выходили из типографий Германии.

Спрашивается, для кого же печаталось такое громадное количество книг в центре Европы? Неужели славян (и русских-атлантов-утопийцев) жило в это время очень много за пределами метрополии? Ответ может быть утвердительным лишь при условии, что империя, Русь-Орда (Посейдонова империя, Атлантида) владела всеми этими европейскими землями.

Можно, конечно, предположить, что европейцы-просветители отправляли караваны судов и внушительные сухопутные обозы с книгами читателям, на Русь (в Утопию-Атлантиду), но Томас Мор говорит нам о том, что этих книг якобы не было на счастливом острове да и у него тоже. Не доплыли суда, не дошли обозы. На момент посещения острова Рафаилом жители даже не слышали имени Христа. Как же они исповедовали по сути христианство без священных книг? Какие же тексты читались в огромных храмах утопийцев во время службы?

Связь образов Митры и Христа для библейских исследователей не является чем-то необычным, она установлена уже давно. Вот что пишет, например, один из авторов книги «Вопросы истории древнего мира и средних веков» (Мн., Издательство БГУ, 1977) В. А. Федосик в статье «О влиянии мистерий восточных религий на формирование ритуальных форм и символики христианских обрядов»:

«Идея символической смерти и воскресения неофита, присущая мистериям Исиды, Митры, Ат-тиса и ряду других, была включена в символику христианского обряда крещения. Эта старая религиозная идея в христианстве получила новое обоснование и звучание: символическая смерть и новое рождение крещаемого трактуется по подобию смерти и воскресения Иисуса Христа».

И здесь мы опять же возвращаемся к вопросу о том, а не изобрела ли Московия (Русь-Орда) книгопечатание раньше, чем Гутенберг? Не печатала ли и она в огромных количествах славянские Библии для рассылки по всей Европе? Не давала ли она таких указаний своим наместникам в европейских странах? Отметим, что, по сообщению историков, церковнославянский глаголический шрифт Урахской типографии в Германии впоследствии почему-то оказался в папской типографии в Риме.

(Вышеприведенные сведения взяты нами из книги Г. В. Носовского и А. Т. Фоменко «Библейская Русь».)

Но, как мы видим, оспорить приоритет книгопечатания, присвоенный себе европейцами, во времена Мора было уже невозможно. Опасно.

И еще раз вернемся к вопросу о тех античных трудах, которые привез Рафаил на остров Утопия. Среди них не было ни одного труда по географии и астрономии.

Географию утопийцы, верно, знали неплохо и без Страбона. Ведь они активно занимались мореплаванием и торговали со многими странами. Неужели без карт и описания земель?

Не мог привезти Рафаил в 1510 году и знаменитый труд Клавдия Птолемея «Альмагест» — ведь отпечатан он был лишь в 1537 году! А рукописные варианты главного астрономического труда античности, вероятно, находились в монастырских хранилищах. Тем не менее утопийцы были очень сведущи в астрономических вопросах, у них очень высоко стояла наука счета и измерения. Но как же выглядели их карты звездного неба и каталоги звезд? Или они обходились без них? Какие же имена носили созвездия в Утопии (в Атлантиде, Руси-Орде)? Ведь если в Утопии города существовали раньше, чем в Европе люди, то и науки у них должны были возникнуть и развиться раньше. Значит, самые первые звездные каталоги тоже должны были появиться на изолированном острове? Где же они?

Здесь мы должны высказать предположение, которое впоследствии попытаемся подтвердить.

Первые атласы звездного неба и каталоги звезд были созданы не в античные времена и не в средневековой Европе. Они возникли в Атлантиде (по новой хронологии — ею была Русь-Орда) и после распада империи во множестве остались в Европе. Последовавший за этим раскол церкви, а также изоляция ненавистной имперской метрополии создали благоприятные условия для того, чтобы сконструировать историю европейской цивилизации (мятежной Зевесовой ее части, с целью обоснования легитимности), которая приписала уже все основные открытия человеческого интеллекта себе. Это произошло на Тридентском соборе, длившемся 17 лет. Примерно тогда же изначально «атлантские-утопийские-русь-ордьшские» звездные каталоги были переписаны. Звездным конфигурациям были приданы другие имена. Отражаю^ щие исключительное верховенство царства Зевса. Из каталогов были убраны все те названия, которые могли бы выдать их происхождение.

Но об этом — чуть позже.

А сейчас, завершая разговор о «Золотой книге» Томаса Мора, рассказавшей его современникам о чудесном острове Утопия, мы хотим сказать о том, что приведенные нами примеры, рассыпанные по тексту и мастерски или не очень закамуфлированные, заставили нас не один раз вспомнить Платона. И не столько-его «Государство» и «Законы», сколько диалог «Критий». Это и позволило нам утверждать, что Томас Мор меньше всего думал об идеях равенства и братства, меньше всего мечтал о социализме, а был более всего озабочен тем, как бы сохранить для потомков те крупицы истинной истории, которая на его глазах исчезала под подогнанной под Зевса лжеисторией. Он, Томас Мор, подобно Платону, видел основные отличия новой эпохи от уходящей — связаны они были с отсутствием частной собственности, с высоким строем мысли, с оптимальной формой правления и святостью издревле установленных законов.

По нашему предположению, Томас Мор жил спустя всего 50 лет после Платона (а Платон был царского, Посейдонова рода). Мы считаем, что звали его Гемист Плетон (так уж он представлен в единственно верном учении — истории). А вот Ф. Грегоровиус в книге «История города Афин в средние века» утверждает: «При дворе Феодора II жил знаменитый византиец Георгий Гемист (Плетон)». И дела этого византийца продолжил лорд-канцлер Англии Томас Мор. Не был ли он «византийцем» — то есть потомком одного из представителей Посейдонова царского рода? Не был ли представителем имперской аристократии и Эразм Роттердамский с коллегами-гуманистами, который немало сил приложил к тому, чтобы издать труд Мора?

Основоположник утопического романа, Томас Мор породил целую литературную традицию, которая украшена именами Кампанеллы, Бэкона, Сирано де Бержерака. Это традиция глухого сопротивления, конспирологического письма, призванного оставить потомкам шанс узнать подлинную историю и раскаяться в содеянном предками мятеже.

Мы думаем, что из всех тех, кто жил в начале XVI века в Англии, Томас Мор был, вероятно, наиболее осведомленным человеком, и он прекрасно знал, что происходит за пределами туманного Альбиона. Как бы ни было плохо положение дел в жалких остатках имперской метрополии — все-таки оно было лучше, чем в сотрясаемых кровопролитиями, алчностью и безнравственностью европейских псевдогосударствах без армий, налогов и легитимного права.

Томас Мор как очень осторожный и искушенный политик, не склонный к сочинению басен и безответственных фантазий, принял все меры предосторожности для того, чтобы замысел его не был разоблачен средневековыми «атлантологами», — он создал произведение вдали от родины, он не оставил подтверждающей его авторство рукописи, он издавал ее стараниями друзей, — в том числе, и в Базеле.

Его конспирологический метод во многом напоминает метод Платона. Он сообщает сущностные вещи, причем именно в этих местах не «замечает» явных противоречий и несообразностей. Он оснащает текст множеством абсурдных данных и фантастических деталей, большинство приведенных им цифр даны лишь с одной целью — замаскировать предмет разговора. Так же обстоит дело и в платоновском диалоге «Критий». Все цифровые данные его — вымысел. Вымысел и 9000 лет. Вымышлены и сведения о вооруженных силах, и особенно — о постройках атлантов и их валах и каналах. Сама четкая геометричность, свойственная острову, говорит о вымысле. О том, что эти города и каналы — искусственные, таких в жизни

не бывает. На эту удочку и попались «атлантологи» новейшего времени, живущие в XX веке,— они искали Атлантиду, отождествляли ее с теми или иными географическими объектами, исходя из цифровых данных. Но эти данные были ложными. За исключением некоторых у Мора (1200 лет и 1760 лет), но Мор вообще продвинулся дальше Платона: он «извлек» остров из морских пучин, он поместил его в действительной реальности — правда, еще не исследованной. Но его указание на то, что Рафаил Гитлодей плыл вместе с Веспуччи (по направлению к Америке) и еще дальше него, указывает нам весьма точно, что именно он имел в виду под островом Утопия.

По «новой хронологии» это указание вообще абсолютно точно указывает на империю Руси-Орды, которая в момент своего наивысшего расцвета включала в себя не только европейские земли, но и значительную часть азиатских — вплоть до Тихого и Индийского океана.

Не есть ли это своеобразный способ подтвердить платоновское сообщение о слонах в Атлантиде?

Но слоны не так уж и важны, их у Мора действительно нет, хотя мы продолжаем утверждать, что в платоновском «Критии» слоны возникли не случайно. А вот о главных, сущностных вещах, он сказал. О подчинении множества окрестных стран царю Утопии. Об отсутствии частной собственности. О религии — христианской по существу. О древнейшей истории, о приоритете во многих областях знаний, о том, что именно Утопия — колыбель человечества.

Было бы интересно так же подробно проанализировать «Город Солнца» Кампанеллы и «Новую Атлантиду» Бэкона. Но поскольку они свои произведения писали уже в начале XVII века, их предприятия были не менее опасными, хотя происходили уже в принципиально другой обстановке.

Борьба за «единственно верное учение» истории завершилась. История утвердилась не только в умах европейцев, она не могла быть оспорена деградировавшими атлантами. На Руси-Атлантиде в это время было смутно. И исход событий не был предопределен. Хотя европейское влияние уже заставляло московитов-утопийцев «забывать» свою историю и мириться со своей «дикостью».

Закреплено это влияние было еще спустя сто—двести лет. Когда европейские историки романовской эпохи (преимущественно немцы) написали историю Руси-Атлантиды, — туманную, легендарную, отсталую, дикую.

Впрочем, и у Кампанеллы, и у Бэкона мы обнаружили платоновско-моровские аллюзии.

 Кампанелла. «Город Солнца» и Атлантида

Обратимся к «Городу Солнца». С первых же строк заметно подражание форме, выбранной Платоном. Произведение представляет собой диалог, в котором, правда, не четыре, а только два участника — Гостинник и Мореход. Гостинник задает вопросы, а Мореход, побывавший во время кругосветного путешествия в Городе Солнца, расположенном на некоем острове Тапробану, лежащем на экваторе, рассказывает о разных аспектах истории и жизни Соляриев. Где расположен остров кон-

кретно, не говорится, но в тексте романа довольно много упоминаний о разного рода связях островитян с Индией. Стало быть, можно предположить, что Город Солнца расположен где-то неподалеку.

На первой же странице начинается описание города. Все тот же холм, все тот же замок на холме, так похожий на известные по рыцарским и приключенческим романам средневековые замки. Это может быть московский Кремль или пражский Град. Затем описывается храм на вершине, весьма сходный с храмом Посейдона из платоновского диалога.

В отличие от произведений Платона и Томаса Мора в городе Солнца — республика, правда, республика абсолютистская. Глава ее — «Солнце», или Метафизик — совмещает духовную и светскую власть и является верховным священником. «Должность эта несменяема до тех пор, пока не найдется такого, кто окажется мудрее своего предшественника и способнее его к управлению». Для избрания претендент должен достичь 35 лет и овладеть всеми науками и ремеслами. У Метафизика имеется три несменяемых помощника — Пон-Мощь, Сир-Мудрость и Mop-Любовь, каждый из которых ведает своей областью управления. Им, в свою очередь, подчинены другие должностные лица, которые сменяются по воле народа.

Любопытно описание происхождения народа республики. «Народ этот появился из Индии, бежавши оттуда после поражения Монголами и насильниками, разорившими их родную страну, и решил вести философский образ жизни общиной». Мореход удивлен тем, что дети хорошо понимали его язык. Это объясняется тем, что «каждые трое

из них должны знать или наш язык, или арабский, или польский, или какой-либо из прочих языков». Наше внимание в этой связи привлекло наличие в этом списке польского языка. Если остров в Индийском океане на экваторе, зачем им польский язык? В какой еще стране мог оказаться полезным польский язык, как не в соседней с Польшей Московии?

Любопытно, что имена у Соляриев даются «Метафизиком в соответствии с особенностями каждого, как это было в обычае у древних римлян. Поэтому один называется Красивый, другой — Носатый, тот — Толстоногий, этот — Свирепый, иной — Худой и т. д. А ежели кто отличится в своем мастерстве или прославится каким-нибудь подвигом на войне или в мирное время, то к имени прибавляется соответствующее прозвище сообразно мастерству, например, Прекрасный Великий Живописец, Золотой, Отличный, Проворный; или же по подвигам, например, Носатый Храбрец, Хитрец, Великий, или Величайший Победитель, а то и по имени побежденного врага, вроде: Африканский, Азиатский, Тосканский; или, если кто победил Манфреда или Тортелия, то и называется Худой Манфредий или Тортелий и т. д. Даются эти прозвища высшими властями и часто сопровождаются возложением венков соответственно подвигу, мастерству и т.д. под звуки музыки». Такой порядок получения имен характерен, конечно, для многих народов. Мы можем отметить подобные обычаи и у древних греков, и римлян, и у современных Кампанелле московитов.

Как и у Мора, говорится об общем характере собственности у Соляриев, на этот раз доходящей даже до общности жен. Каждый исполняет какую-либо службу, и все службы считаются одинаково почетными. Время от времени Соляриям приходится воевать с Индийцами, «подданными которых они были раньше», и Тапробанцами, «от которых первое время они находились в зависимости» из-за того, что «тамошнее население стремится жить по обычаям Соляриев и предпочитает быть под их властью». Нет ли в этой фразе отголосков того противодействия сепаратистской политике европейских властителей в эпоху распада империи, которое, по-видимому, было весьма распространено среди европейского населения? Кроме того, как сказано: «Они находятся в союзе с Китайцами и со многими народами на островах и на материке: с Сиамом, Каукакиной, Каликутом». Как сказано в примечаниях, Каукакина — это одна из провинций Индокитая.

Мореход рассказывает о гостеприимстве местного населения, черте, так поразившей, например, и английских путешественников, посетивших Московию. Сообщается также, что «морское дело находится у них в большом почете… В плавание они ходят для ознакомления с различными народами, странами и предметами». При описании храма говорится, что на стенах его присутствуют изображение земли в целом и отдельных областей с описаниями «обычаев, законов, нравов, происхождения и сил их обитателей». Таким образом, Солярии отлично осведомлены о состоянии дел в различных уголках земли, об успехах наук, знают они древнюю и современную историю и произведения античных философов. Возникает вопрос: если они везде бывают и к тому же отличаются

невиданным гостеприимством, почему же о них никто никогда не слышал и единственным источником информации о Городе Солнца становится рассказ Морехода?

Много сходного с Утопией имеет суд Города Солнца. Каждый подсуден старшему начальнику своего мастерства. Письменного судопроизводства нет: «излагается обвинение, приводятся свидетели и говорит в свою защиту ответчик, которого судья тут же или Оправдывает, или осуждает, если же он апеллирует к одному из трех правителей, то оправдание или осуждение переносится на следующий день… Смертная казнь исполняется только руками народа, который убивает или побивает осужденного камнями, и первые удары наносят обвинитель и свидетели. Палачей и ликторов у них нет… Законы их немногочисленны, кратки и ясны». Кстати, нечто подобное рассказывали и уже цитировавшиеся нами английские купцы-путешественники.

О прическах: «Женщины носят длинные волосы, собирая и связывая их все узлом на затылке и заплетая в одну косу; мужчины же — только один локон, выстригая кругом него все остальные волосы». Как говорится, запорожцы пишут письмо турецкому султану!

Кроме сходства с произведениями Платона и Мора у романа Кампанеллы есть и черты, присущие ему одному. Так, например, много места уделяется астрологии, чего нет ни у Платона, ни у Мора, ни в описаниях английских путешественников в Московии. Все свои шаги Солярии согласовывают со звездным небом. Положениями астрологии они руководствовались и при закладке своего Города Солнца, и при объяснении причин зла в мире. Да и сам Кампанелла не прочь объяснить астрологическими причинами события, происходящие в Европе.

Отголоском шедших в то время в Европе религиозных войн стали рассуждения о том, что «в Германию, Францию, Англию и вовсю почти Северную Европу проникает из-за господствующих там Марса, Венеры и Луны зловещая ересь, сопутница похоти и скотства и искоренительница свободной человеческой воли. Испания же и Италия благодаря их знакам Стрельца и Льва, твердо сохранились в истинном христианском законе во всей его чистоте». «О, если бы и в чистоте нравов!» — восклицает Мореход, но этр уже крик души самого заключенного в тюрьму Томмазо Кам-панеллы.

Приведем еще одну цитату. «На внешних стенах храма и на завесах, ниспадающих, когда священник произносит слово, изображены все звезды, с обозначением при каждой из них в трех стихах ее сил и движений». Судя по этой цитате и по другим фрагментам романа, у островитян были и немалые познания в астрономии. Ведь здесь прямо описан готовый звездный атлас.

Религия их предполагает добровольные человеческие жертвоприношения, которые они считают более угодными Богу, чем насильственная жертва животных. Тем не менее на почетнейшем месте на внутренней стороне шестого круга храма у них «образ Иисуса Христа и двенадцати апостолов, которых они глубоко чтут и превозносят, почитая их за сверхчеловеков». Интересно, что и у Мора, и у Кампанеллы описывается религия, как бы не совсем христианская, где-то даже варварская, но при этом включающая и почитание Христа. Ведь если отбросить сказки насчет человеческих жертв (у Кампанеллы) или поклонения Солнцу и Луне (у Мора), получится нечто христианское, но не соответствующее западным представлениям о том, как этому положено быть.

Завершая разговор о феномене Кампанеллы, обратим внимание наших читателей на тот красноречивый факт, что современные исследователи хоть и не называют монаха-доминиканца фантазером и мечтателем, как называют Платона, но для объяснения непонятности этой фигуры вынуждены прибегать к едва ли не психиатрическому диагнозу. Вот что пишет Арсений Гулыга й книге «Эстетика истории»:

«Кампанелла загадочен. Его многочисленные труды как бы написаны разными людьми. Рядом с „Городом Солнца» — „Монархия мессии». Кампанелла — один из организаторов заговора против испанского владычества в Калабрии, но ему же принадлежит „Испанская монархия» — восхваление завоевателей, поработивших его родину. Обвиненный в безбожии и уличенный в ереси, Кампанелла вместе с тем — автор „Побежденного атеизма»». Исследователи издавна становились в тупик перед подобными непримиримыми полярностями. И вот, казалось бы, решение найдено. «Парадокс Кампанеллы не в раздвоении личности, а в сложности и противоречивости его мировоззрения».

А может быть, все это говорит о непонятой цельности мировоззрения Кампанеллы? Если исследователи неправильно понимают политическую ситуацию того времени и направленность творчества Кампанеллы, то, конечно, и его цельность ставится ими под вопрос.

Новая Атлантида Фрэнсиса Бэкона

Теперь обратимся еще к одному конспирологическому роману. Его автор, Фрэнсис Бэкон, стал столпом просвещения в условиях острой политической борьбы. Вот что пишется во «Всемирной истории» 1903 года:

«Именно тогда появился тот человек, которого потомство чтит как основателя новейшего естественно-научного метода. То был Фрэнсис Бэкон Веруламский (1561—1626).

В своих двух главных творениях: „Novum Or-ganon» (1620) и „Девять книг о значении и приумножении наук» (1623), которые были позднее дополнены еще разными мелкими статьями, Бэкон задает себе цель — сделать науки практически полезными, исходя их того положения, что „знать» и „мочь», в сущности, равносильны. Метод его… заключался в наблюдении природы посредством последовательных опытов… в противоположность старому приему, основанному, в общем, на предвзятых, якобы непоколебимых точках зрения и находившему себе самое резкое выражение в логических построениях схоластики. Бэкону принадлежит название природы „матерью всех наук»».

Не подвергая сомнению вклад Бэкона в просветительство и развитие науки, все же вернемся к его «несерьезному» сочинению «Новая Атлантида», написанному с непонятной целью на склоне лет.

В отличие от романов Мора и Кампанеллы, в «Новой Атлантиде» Фрэнсиса Бэкона путешественники, отнесенные бурей к неведомому острову, попадают в государство вполне христианское, причем христианство ими было получено чудесным образом.

«Спустя около двадцати лет по воскресении Спасителя, жители Ренфузы (города на восточном побережье нашего острова) увидели однажды ночью (а ночь была облачной и спокойной) большой столп света, появившийся на море на расстоянии около мили; он имел форму колонны (или цилиндра) и подымался к небу на большую высоту; вершину его увенчивал крест, сиявший более ярко, нежели самый столп». Горожане попытались приблизиться на лодках к столпу, однако на расстоянии 60 ярдов неведомая сила остановила лодки. Но как только мудрец из Дома Соламона прочитал молитву, лодка его обрела движение, и он приблизился к столпу. «Но не успел он приблизиться, как сияющий столп и крест распались и рассыпались как бы на множество звезд, вскоре также погасших; а на воде остался лишь небольшой ковчежец или ларец кедрового дерева, нимало не подмоченный водой, хотя и плыл по ней». В ковчежце оказалась книга, содержащая «все канонические книги Ветхого и Нового Завета… Апокалипсис и некоторые другие книги Нового Завета, в ту пору еще не написанные, также, тем не менее, оказались здесь». К книге было приложено послание апостола Варфоломея, не числящегося в списке учеников Христа.

Сам остров, куда попали путешественники, носит на местном языке название Бенсалем, что с арабского можно было бы перевести как «сын мира», и расположен где-то в южной части Тихого океана, неподалеку от американского континента. При этом обитатели острова помнят и о «настоящей» великой Атлантиде, говоря, что она существовала три тысячи лет назад и была расположена где-то в Америке. Все описания Платона они считают поэтическим вымыслом, за исключением его сообщения о большой войне атлантов с европейцами. Были ли это афиняне, бенсалемские историки выражают сомнение. Спустя 100 лет Атлантида была уничтожена, но не землетрясением, как у Платона, а наводнением.

Три тысячи лет назад, во времена существования великой Атлантиды, т. е. примерно за полторы тысячи лет до нашей эры, эта страна (Бенсалем) была широко известна. Поскольку мореплавание было гораздо лучше развито, чем сейчас, она посещалась египтянами, финикийцами, карфагенянами, китайцами и атлантами. Затем Атлантида была поглощена наводнением, а мореплавание «вследствие ли войн или просто превратностей времени» всюду пришло в крайний упадок. Около 1900 лет назад король Бенсалема Соламона в число изданных им законов включил запреты, касающиеся посещений острова иноземцами, поскольку «сколь наша страна счастлива и благополучна; и сколько есть способов ухудшить это положение, тогда как едва ли найдется хоть один способ улучшить его», предусмотрев, однако, оказание помощи чужестранцам, потерпевшим бедствие.

«Что касается наших путешествий в чужие края, то наш законодатель -счел нужным запретить их совершенно… Запретив своим подданным плавания во все края, не подвластные его короне, государь, однако ж, постановил, чтобы каждые двенадцать лет из королевства нашего отплывало в разных направлениях два корабля; чтобы на каждом из них отправлялось по три члена Соламонова Дома для ознакомления с делами тех стран, куда они направляются, в особенности с науками, искусствами, производствами и изобретениями всего мира, и для доставки нам всевозможных книг, инструментов и образцов». Это сообщил путешественникам управитель Дома чужестранцев. Чтобы быть неузнанными, путешественники выдают себя за представителей других наций.

Мы уже несколько раз упоминали о Доме Соламона. По мнению некоторых комментаторов, описанный Бэконом Дом Соламона явился прообразом Королевского общества Англии, то есть Британской академии наук. Этот Орден, или Общество, был основан все тем же королем Соламоной, хотя само общество названо, по мнению управляющего Дома чужестранцев, в честь мудрейшего библейского царя. И учрежден Дом Соламона был «для познания истинной природы всех вещей». Целью Общества, как объяснил путешественникам один из отцов Дома Соламона, «является познание причин и скрытых сил всех вещей и расширение власти человека над природой, покуда все не станет для него возможным». Далее он рассказал им о принадлежащих Обществу производствах и, как мы бы сказали, НИИ.

С окончанием беседы одного из руководителей Дома Соламона с путешественниками текст романа неожиданно обрывается. Мы остаемся в неведении, что стало дальше с путешественниками, каким образом им удалось вернуться домой. Да, по сути дела, мы почти ничего и не узнали о Новой Атлантиде. Кроме рассказа о принятии христианства, воспоминаний о событиях трехтысячелетней давности, описания семейного праздника, преимуществ местных иудеев над прочими сторонниками этой религии и рассказа о Доме Соламона, никакой другой информации об устройстве жизни и общественном устройстве на острове мы не имеем. Неведомая страна так и осталась для нас неведомой.

Такой неожиданный финал характерен для всех разобранных сочинений: и для диалога Платона «Критий», и для моровской «Утопии», и для «Города Солнца» Кампанеллы (роман заканчивается, когда Мореход, не завершив рассказ, торопится уйти по своим делам), и для «Новой Атлантиды» Бэкона (примечанием в скобках: «На этом рукопись обрывается»), и даже, на первый взгляд, законченная «История севарамбов» Дени Вераса Д’Алле, на самом деле логического конца не имеет.

Кстати, не подвергая разбору последнее произведение в целом, отметим одно обстоятельство. Говоря об основателе государства Севарамбов Сева-риасе, автор пишет: «По национальности он был перс очень древнего происхождения, род его шел от парси, которых сейчас еще осталось в Персии несколько семей, отличающихся своим именем от татар, захвативших это старинное королевство». Складывается впечатление, что нам дают понять, что Севариас является представителем древнего народа и древней — истинной — религии, отказавшимся сменить свою религию на новую, привнесенную, и вынужденным поэтому покинуть Родину.

Итак, мы закончили рассмотрение утопических романов, обнаружив там много вызывающих вопросы положений, множество совпадений с воспоминаниями английских купцов о России, множество перекличек с платоновским текстом и текстов одного романа с другим, присутствие множества деталей, затемняющих смысл, и некоторого количества деталей, проясняющих подлинную суть написанного. Все это позволяет нам еще раз убедиться в отсутствии серьезных противоречий известных текстов с нашей гипотезой.

13.ЗВЕЗДНАЯ ИСТОРИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

…

Вплоть до времен Флемстида карты звездного неба редактировались в пользу Зевса-Юпитера, по нашей версии мятежного младшего брата Посейдона, который в лице своих потомков суверенизировался и начал борьбу против своей Родины — Посейдонова царства.

Теперь можно видеть, что этот мятеж был удачным. Ненавистная империя рухнула. Власть Зевесова потомства, в том числе и власть над умами (в науке, истории, экономике) утвердилась во всем мире. Все «непродвинутые» страны оказались не столь важны для истории человечества, как латиняне, потомки Зевса-Юпитера. Буквально во всех областях жизни именно они получили неоспоримый приоритет. А метрополия, ненавистный имперский центр оказался на обочине магистрального пути развития цивилизации. Он ничего не изобрел и ни во что не внес своего вклада. Он только рабски обезьянничал и тупо перенимал плоды чужого ума и просвещения. Так и стала выглядеть история Руси, написанная немцами, худо знавшими русский язык, — Руси, которая, как мы предполагаем вслед за авторами «новой хронологии», в XIII—XV веках являлась обширной империей, занимавшей почти все европейские и азиатские земли, погрузившаяся в «морскую пучину» умышленного забвения и затянутая илом изоляции, «заграждающим путь мореходам».

Мы полагаем, что именно о ней говорил Платон (Гемист Плетон) в своем предании об Атлантиде.

В заключение добавим, что традиция присваивать небесным объектам имена реальных исторических личностей (а ими были, как мы предполагаем Зевс-Юпитер и все его семейство) не исчезла и в новое время — западные астрономы не забыли и Платона.

Гевелий присвоил лунным хребтам земные названия — Альпы, Апеннины, Кавказ. Система обозначения столь характерных для Луны кольцевых

гор — кратеров — именами астрономов и математиков введена профессором иезуитского колледжа в Болонье Риччиоли.

Древние ученые во главе с Платоном оказались на карте Риччиоли размещенными в северной части лунного диска. Средневековых ученых и своих современников Риччиоли поместил в южное полушарие.

Но все это происходило, подчеркнем еще раз, уже в эпоху, когда работа над единым историческим учением была завершена и оно уже было внедрено в сознание множества народов. Опасность миновала, и уже в 1781 году еще одна планета Солнечной системы получила название Уран, а в 1846 году еще одно открытие привело к тому, что на окраине системы появился Нептун (Посейдон).

В течение XIX века, когда уже не было угрозы пересмотра всемирной истории в ее единственно верном, на западный взгляд, варианте, на небесах появились и другие античные персонажи, так или иначе связанные с именем Посейдона и Атланта. Так, например, в 1801 году был открыт первый астероид — он был назван именем Цереры (Деметры) — покровительницы Сицилии (где, как мы помним, Платон старался «облагородить тиранию»!). Далее было открыто множество астероидов — все они были названы женскими именами, а второй, после Цереры (Деметры) стала Паллада.

И здесь мы должны сделать небольшое отступление. В самом деле, говоря о «прозевесовом» характере звездной истории, мы не обнаружили среди планет — как ни странно! — любимейшей дочери громовержца, рожденной им прямо в доспехах «из головы». Мы не нашли Афины-Паллады, соправительницы и «сестры» Зевесового сына Гефеста. Почему? Только в 1802 году появился астероид Паллада. Почему же дочь верховного олимпийца оказалась в «небесной опале»? Может быть, ответить на этот вопрос нам поможет великий лжец Геродот? Вот что пишет он в своей «Истории»:

<о ливийцах:> «Афину же они считают дочерью Посейдона и богини озера Тритониды. Поссорившись со своим отцом, она предалась Зевсу, и тот принял ее как свою дочь».

Если верить «отцу истории», то все встает на свои места — увы, Афина-Паллада была не «Зевесова» племени, а — «Посейдонова», потому и не удостоилась войти в династический звездный пантеон Зевса.

14. ЭПИЛОГ

Мы заново перечитали диалог Платона «Критий» — произведение, загадавшее человечеству загадку, которую не смогли разгадать многочисленные поколения исследователей за минувшие две с половиной тысячи лет. Мы нашли свидетельства того, что Платон был ограничен в своих возможностях правдивого повествования о древнем идеальном государстве атлантов. Мы предположили, что это его произведение является зашифрованным сообщением, посланием потомкам — о том, что его далекая прародина существовала на основании священных законов и могла подарить человечеству иную модель цивилизации — более эффективную, а самое главное — более нравственную.

Мы нашли свидетельства того, что генеалогия Посейдонова рода умышленно затемнена и искажена в мифографических источниках — потомки «морского» царя пребывают в сиротском виде где-то на периферии мифологии, главная роль в которой отводится Зевсу и его потомкам.

Самозванство Зевса, его самовольный захват верховной власти в мире были связаны с предательством священных посейдоновых законов, законов старшего в роду. Самозванное обожествление Зевса

и его потомков встречало сопротивление в обществе — следы этого сопротивления мы обнаружили и у Платона, и у Лукиана. И хотя на идеологическое обеспечение самозванного вседержителя были брошены немалые силы — для обоснования его легитимности были созданы три версии истории (мифологическая, библейская и светская — научная), память об этом предательстве сохранялась из поколения в поколение.

На наш взгляд, конспирологическую традицию, начатую Платоном, старались в меру своих скромных возможностей продолжить «античные» Элиан, Прокл, Диодор Сицилийский. Чуть позже она — эта конспирологическая традиция — обрела уже новую форму — форму утопического романа. Вклад в дело сохранения исторической правды, надо полагать, сознательно пожелали внести такие блестящие умы, как Томас Мор, Томмазо Кампанелла, Фрэнсис Бэкон.

Может быть, при более углубленном исследовании вопроса обнаружатся и другие последователи дела Платона — мы же пока стремились поделиться с вами, дорогие читатели, самыми первыми своими наблюдениями. Но и они уже дают основания другими глазами взглянуть на европейскую историю.

Нам всегда казалось очень странным, что такие государственные мужи, как Томас Мор и Фрэнсис Бэкон, занимавшие высшие государственные посты, вместо того, чтобы разрабатывать юридическое право и таким образом совершенствовать форму правления, в какой-то момент не находили ничего лучшего, чем сесть за письменный стол и написать «сказочку о чудесном острове». Такие занятия были им явно не по рангу, не по статусу, — они рисковали стать посмешищем для интеллектуальной Европы. Но почему-то они пренебрегли этой опасностью. Нам кажется, что для этого у них должны были быть серьезные основания.

Может быть, те же, что у Платона — а он сам был, напомним, представителем царского, Посейдонова рода. Мор и Бэкон тоже могли знать (или догадываться) о своем царском происхождении, — но генеалогию этих выдающихся деятелей мы не исследовали и потому здесь не можем делать никаких определенных выводов.

Но даже и без них мы можем утверждать вполне уверенно: они, Мор, Кампанелла и Бэкон, в своих «утопических», фантастических трудах нашли способ поведать обществу (может быть, будущим поколениям, более свободным, чем они) о некоторых сущностных различиях между двумя формами мироустройства. Законной, имперской, «Посейдоновой» — и самозванной, мятежной, «Зевесовой».

Каждый из них совершенствовал конспирологическое искусство и находил возможность сообщить больше, чем сообщил предыдущий. При этом для конспирации, для отвода глаз каждый из них приводил все больше фантастических и ложных сведений.

Все они, подобно Платону, насыщали свои тексты подробными описаниями несуществующих порядков и экзотических краев и построек, приводя для убедительности немало цифр. Там, в глубине этого ложного массива, помещали они крупицы подлинных сообщений.

Взглянув на конспирологическую традицию под этим углом зрения, мы можем прийти к выводу,что «продвинутая» европейская цивилизация от Платона до Бэкона по крайней мере явила нам самый чудовищный образ тоталитарного общества, самую высокую степень несвободы. Само явление конспирологической литературы — этому свидетельство. Никто в свободной Европе не мог говорить об Атлантиде — огромной, могущественной, процветающей империи, историческая память народов была подменена фальшивкой и суррогатными формами. Властная и интеллектуальная элиты Европы не одно столетие трудились над укоренением тотального беспамятства. Преодолевать запрет рисковали лишь одиночки, — но и то либо в тюрьме в ожидании смерти (Кампанелла) или подальше от родной власти, уповая, возможно, на свои «заслуги перед отечеством».

В постбэконовское время смысл конспирологической традиции был в значительной мере утерян, и потому уже фурьеристы-социалисты, например, на полном серьезе строили свои безумные фаланстеры. Наверное, и далекие потомки Посейдона в постбэконовскую эпоху уже забыли о своей истинной праистории, будучи опоены зельем псевдоисторий, — мифологической, библейской и особенно «научной».

Но дело заметания следов преступления не закончилось. Ведь империя Атлантида, хоть и в слабом, жалком, неузнаваемом виде, сохранилась. Сохранились и знания атлантов о своем славном прошлом, их убежденность в величии нации, их гордыня и уверенность в своем богатстве и силе.

Для окончательного торжества «единственно верного учения» надо было заставить и атлантов принять его. И эта сверхзадача была выполнена —

атланты позабыли свою историю и, заимствовав чужую псевдомудрость, убедились — их не было, не было тогда, когда уже все цивилизованное человечество существовало. Так что их амбиции и немотивированная убежденность в своей избранности не имеют под собой никаких оснований. В той истории, которую они стали признавать и которой начали учить своих детей, не было никакой огромной могущественной империи, не было даже упоминания о ее существовании. А были только природная дикость, многовековое рабство и отсталость. Хорошая это была история! Многонаселенная, увлекательная, славная — но без атлантов. И это — единственно правильная история. Другой не существует.

Таковой и предстала она просвещенным россиянам XIX века с помощью капитального труда государственного историографа Н. М. Карамзина. Задумываясь над ней, просвещенные умы России-Атлантиды, оказывались на грани помешательства.

Вот что писал П. Я. Чаадаев в своем первом «Философическом письме»:

«В то время, как христианский мир величественно шествовал по пути, предначертанному его божественным основателем, увлекая за собою поколения, — мы, хотя и носили имя христиан, не двигались с места. Весь мир перестраивался заново, а у нас ничего не созидалось; мы по-прежнему прозябали, забившись в свои лачуги, сложенные из бревен и соломы. Словом, новые судьбы человеческого рода совершались помимо нас. Хотя мы и назывались христианами, плод христианства для нас не созревал».

Петр Яковлевич Чаадаев, если судить по его фамилии, был как раз человеком старого русско-ордынского рода, но, увы, уже утратившим знание о своей собственной истории. Над ее нелепым содержанием бесплодно билась его упрямая мысль.

Но разве мог он допустить, что государственный историограф, величайший авторитет науки, Н.М.Карамзин — неправ? Что и он внес свою лепту в создание «ложной истории», указав России на ее шесток?

Ведь у нее, согласно Карамзину, не было славного имперского прошлого.

Мы, обнаружив в тексте Платона, Мора, Кампанеллы и Бэкона конспирологические указания на существование империи, причем построенной на принципиально других основаниях, без частной собственности и в соответствии с требованиями высокой нравственности, империи, находившейся за пределами временной или пространственной ойкумены, хотели бы найти следы этой империи в нашей истории. Но увы, их найти невозможно — ибо и писалась она с целью уничтожить правдивую историю развития человечества, скрыть мятеж Зевса и нелегитимность его власти.

Но историческая наука — самая средневековая наука, которая дошла до наших дней и, кажется, именно такой достанется и жителям третьего тысячелетия.

Каждый современный физик удивился бы, если бы его заставили считаться только с одной-единственной закосневшей версией происхождения Земли и Вселенной, дошедшей к нам из позднего средневековья.

Современный биолог был бы несказанно удивлен, если бы его заставили верить в средневековые представления о механизмах, действующих в человеческом организме.

Только современный историк нисколько не удивляется тому, что пользуется до сих пор средневековой версией истории, написанной людьми, обладавшими несравненно более скудными познаниями в математике, астрономии, географии, языкознании. Только современный историк полностью игнорирует ту внятную ангажированность, откровенную заданность, тенденциозность общей картины развития человечества и, как малый ребенок, полностью и безоговорочно доверяет «авторитетам» отцов науки.

Если б это было не так, за 300—400 лет существования исторической науки мы бы имели несколько независимых версий цивилизационной эволюции и, возможно, были бы близки к тому, чтобы выбрать из них более достоверную. Но, увы, у нас есть одна-единственная версия развития человечества, запечатленная в единственно верном учении средневековья.

Где же нам искать процветающую могущественную империю, о которой не давали человечеству забывать Платон и его последователи? Негде, кроме единственной альтернативной версии, которую высказали создатели «новой хронологии». Там такая империя действительно существует. И называется она Русь-Орда, Монгольская Русь.

Авторы «новой хронологии» привели немало данных, которые впрямую стыкуются с конспиро-логическими указаниями Платона, Мора и Бэкона. Некоторыми из них мы воспользовались в нашем

расследовании — они подтверждают наши построения. Это уже удивительно. И именно это и позволило нам предположить, что представители кон-спирологического направления в литературе, говоря об Атлантиде, имели в виду именно Русь-Орду.

Может быть, это предположение неверно. Но убедиться в этом мы сможем только тогда, когда историческая наука предложит нам иные версии истории — вторую, третью, четвертую. Может быть, в них нам удастся найти Атлантиду, локализованную в других географических координатах… Остается только ждать в надежде на то, что хотя бы историки будущих поколений вспомнят истинные для всех времен слова великого Декарта: «Чтобы найти истину, каждый должен хоть раз в жизни освободиться от усвоенных им представлений и совершенно заново построить систему своих взглядов».

Актуальность такой задачи отмечается ныне уже многими исследователями. Эта актуальность диктуется и новейшими представлениями о нелинейной природе времени и все нарастающей противоречивостью знания о прошлом, вызванной его реконструктивным характером.

А. К. Гуц в книге «Многовариантная история» много размышляет на эти темы. Мы же приведем заключительные строки его труда:

«Многомерные теории пространства-времени заставляют нас говорить о многовариантности истории. Различные варианты истории прошлого объективно существуют, равноправны, и на это указывает само развитие исторической науки, которая постоянно наталкивается на взаимоисключающие факты, касающиеся одной и той же эпохи, и пытается разъяснить это, ссылаясь на пресловутый субъективизм исследователя».

Итак, в завершение наших изысканий — первоначальных, предварительных, не претендующих на исчерпывающую полноту, мы хотим попытаться заново переписать одну-единственную страничку истории, связанную с именем Платона. Это было его научное имя.

При рождении же он получил имя Аристокл, что в переводе выдает его аристократическое происхождение. Его звали просто — Лучший. Так было принято тогда везде — и во Флоренции, и на Руси — давать домашние имена детям, которые употреблялись в быту и могли меняться. Ведь и Италия, и Русь — это были части одной империи, некогда процветающей, богатой, справедливой. Основал эту империю князь Георгий Данилович, его старший сын и правил впоследствии метрополией и был верховным правителем, которого признавали все младшие братья, обосновавшиеся на подвластных империи территориях. Да и сам Аристокл-Лучший был потомком одного из младших братьев сына царя Георгия. Недаром при крещении ему дали имя Георгий.

Ариетокл-Лучший-Георгий знал о своем «царском» происхождении и получил прекрасное образование. Но жил он в то время, когда власть на его родине имперские наместники теряли, а вот потомки Посейдонова брата, Зевса, объявившие о своей самостоятельности и суверенности, пытались легитимизировать в качестве самостоятельного государства окрестные земли. Но представители царской элиты не сдавались, власть переходила из рук в руки, имперски ориентированные властители

объявлялись тиранами и олигархами, а представители противоположного направления — демократами. Под знаменем обретения свободы они вели борьбу за отделение от империи.

Аристокл-Лучший-Георгий сначала пытался быть вместе с имперски ориентированной элитой, но она сдавала свои позиции. Демократически же настроенные слои стремились привлечь на свою сторону «оппозицию», убеждали ее в том, что старые прогнившие порядки нужно заменить новыми. И философу в какой-то момент эти увещевания показались справедливыми — он, видя все несовершенства нарождающейся демократии, загорелся мыслью ее «облагородить», придать ей человеческое и нравственное лицо. Таким образом, он был нейтрализован и занялся в подаренной ему Академии подготовкой кадров госслужбы — он хотел вырастить администраторов, бюрократическую элиту нового типа. Может быть, тогда его и прозвали Платоном — за широту взглядов, за терпимость и лояльность любой власти.

Но то, что он считал временными недостатками, оказалось сущностными качествами новой демократической верхушки. Да по-другому и быть не могло, ибо, начав с предательства священных имперских законов («посейдоновых законов») — самого страшного греха, они уже не считали невозможными и более привычные пороки и грехи. Корыстолюбие, обман, террор, лживость, демагогию, телесный и духовный разврат. Более того, они занялись «обоснованием» своей легитимности и стали писать истории рода человеческого — лживые, намеренно искажающие действительность.

Аристокл-Георгий-Платон, потомок царского рода, на закате своей жизни понял, что и он стал невольным соучастником предательства. Это было предательство Родины, империи, — благодаря которой в Европе появились города и началась когда-то благодатная жизнь. Может быть, ужаснувшись своему предательству, престарелый философ на исходе своих дней и задумал оставить свидетельство о том, что до нынешней ему истории, существовала и другая история, более славная, другое государство — более близкое к идеалу, и другой строй мысли — высокий.

Но осуществить это открыто уже было невозможно. Написать открыто и с настоящими именами об империи, основанной Георгием Даниловичем, далеким пращуром философа, — значило бы выдать окружающим выводы, к которым он пришел на закате жизни. А именно: власть, стоящая на ложных основаниях, преступна — законная империя должна быть восстановлена. Разве такое можно было написать прямым текстом, когда современники Платона и его ученики преследовались за их убеждения, когда на его глазах жглись книги старых времен и писались новые, когда в охваченных алчностью и силой душах кипела пламенная ненависть ко всему прошлому? Когда одно слово не о тех богах могло привести к смертному приговору, как это было с Сократом?

И Платон, очевидно, понял, что написать об этом можно только в форме фантастического предания, в форме сказки о чудесном прошлом какого-то неведомого острова. Но и это было трудно — ведь «атлантологи» не дремали и могли даже его учеников (Аристотеля, например) «пытать» об истинном замысле старого философа. И все-таки Платон справился с труднейшей задачей.

Он сказал главное.

Что эта империя была основана Посейдоном. Что власть в империи по закону переходила к старшему сыну. Что звали его Атлантом. Что остров помещался где-то на далеком Западе. Что там не было частной собственности и была более нравственная демократия. Что ныне говорить об этой империи запрещено. Что населяли ее христиане.

И происходило это все не 9000 лет назад, а совсем недавно.

Именно эти указания и позволили нам по-новому прочитать диалог «Критий».

Жил же Аристокл-Георгий-Платон в первой половине XV века. И нарождающаяся у него на глазах история все-таки «отомстила» ему за его попытку хотя бы подумать о реставрации ненавистного имперского монстра — вместе со своей сомнительной высоконравственной процветающей Атлантидой философ был «перемещен» в глубокое прошлое — в IV век до нашей эры. Оттуда он уж никак не мог влиять на неустойчивые умы человечества. Он — фантазер и идеалист, выдумщик и мечтатель о прекрасном будущем человечества.

Но даже одурманенное псевдоисторией человечество все равно продолжало из века в век вчитываться в загадочные строки «античного» философа и устремляться на поиски острова. Как будто подсознательно чувствовало, ощущало, что тот единственно верный мир, который его окружает, — не верный и не единственно возможный. Как будто знало, что в генетическом коде человечества записано что-то такое, что подтверждает платоновские слова — об одновременном существовании афинян и атлантов.

Мы уже говорили о том, почему чудесный остров просто был обречен получить имя Атлантиды. Мы уже говорили, что выпуклая, нарочитая, бросающаяся в глаза геометричность и математическая исчисленность мира атлантов должны были в конце концов привести кого-то (Мора, например) к мысли — это не каналы и не земляные валы окружали город, это были естественные водные артерии, довольно широкие, протекающие по равнинно-холмистой местности. Мы уже говорили, что сказочное изобилие страны, имевшей в недрах всю таблицу Менделеева, тоже должно было для посвященных указать достаточно точно на местонахождение Атлантиды. Огромные вооруженные силы атлантов в сопоставлении с хилой армией афинян (20 тысяч человек) должны были показать масштаб империи и иллюзорность «победы» афинян (эта победа называлась мятеж!).

Все это — а самое главное, именно отсутствие следов Атлантиды в канонизированной истории мира, — вопреки ясному указанию на одновременность существования атлантов и афинян, и должно было вполне определенно обозначить предмет разговора. Для нас, живущих в конце двадцатого века, этот предмет очевиден — в традиционной «Зевесовой» истории, начиная с 3 тысячелетия до нашей эры, существовали развитые цивилизации Европы и Азии. И только вплоть до якобы X века новой эры на территории нынешней России ютились в дремучих лесах дикие славянские племена, не знающие ни искусств, ни ремесел, ни наук, ни письменности. Огромное белое пятно. Никакой государственности, никакой религии, никакой цивилизации. И целых четыре тысячелетия, как внушают нам историки, ничто не могло включить в историю человечества дикие славянские народы Восточной Европы и Западной Азии — ни реки, прямо созданные для выхода во все моря и океаны, по которым можно было бы достигнуть очагов цивилизации, ни, напротив, интернациональная купеческая любознательность, которая могла бы уже три-четыре тысячи лет назад просветить одиноких дикарей. Не плыли индийские, китайские, вавилонские, греческие и египетские купцы в их сторону. Как будто была она заколдована. Почти 4 тысячи лет.

Даже известный путешественник Ибн-Баттута, посетив немало окрестных стран и даже побывав в ставке Золотой Орды, ни слова не сказал о Руси. Не догадывался о ее существовании. Ничего не слышал ни о Киеве, ни о Новгороде, ни о Ярославле. Удивительная глухота! А путешествовал он якобы в XIV веке, во времена правления Ивана Даниловича Калиты! Он, или поздние редакторы, постарались внести вклад в создание «правильной» картины мира. Так в ставке хана Золотой Орды Ибн-Баттута, например, видел войлочные (?) белые шатры, палатки (не палаты ли белокаменные?), в которых собиралось до 2000 человек! Да ныне и не всякий храм вместит такую ораву! А тут войлочные палатки? В Китае Ибн-Баттута также побывал во время якобы завоевания его монголами. Странные это были монголы — они не только терпимо относились к живущим в Китае христианам, но и были просто одержимы поисками чиновников, бюрократических кадров для своей империи исключительно христианского вероисповедания! И это в те времена, когда кипели религиозные страсти, когда сам Баттута, будучи мусульманином, не мог попасть ни в одну европейскую страну, опасаясь погибнуть!

Мы предполагаем, что эти диковинные сообщения связаны с запретом говорить об истинном положении дел в Великой империи, в Монгольской Руси, где, как мы раньше упоминали, существовало могущественное царство пресвитера Иоанна, христианское царство, империя Чингисхана. Она включала в себя христианский Китай. И, вероятно, христианскую в немалой степени Индию. Собственно, оба этих названия впрямую связаны с историей Руси, и об этом подробнейшим образом писали авторы «новой хронологии».

Византиец Георгий, Аристокл-Лучший, Двойной Платон — автор диалога «Критий» жил в XV веке нашей эры — во времена ослабления и крушения своей далекой прародины. Он назвал ее Атлантидой. Потому что не мог назвать ее истинного имени — Монгольская Русь, Русь-Орда. Основал ее Георгий Данилович (воинское имя Чингисхан), и он же отправил младшего брата Ивана Даниловича (Батыя) на завоевание европейских земель и поручил ему их управление. Впоследствии потомки его, получившего в мифологии имя Зевс, начали борьбу за суверенизацию европейских земель, за освобождение их от имперского (ордынского) ига.

Крушение Монгольской империи — Атлантиды — сопровождалось процессами, общими для всех слабеющих империй — переименовывались реки и города, переписывалась история в пользу антиимперского замысла, одни традиции заменялись другими…

…

Платон (Гемист Плетон) написал об идеальной империи, следы существования которой старательно стирала из памяти человечества история — во всех ее видах. Такую империю мы нашли только в рамках «новой хронологии» академика А.Т. Фоменко.

…

Нам кажется, что уже эти предварительные итоги, ни в коей мере не претендующие на исчерпывающую полноту, дают нам повод, может быть, и еще с вопросительным знаком, но назвать наше исследование:

«Открытая Атлантида?»